Русско генерал. Генерал-предатель

Н иколай Владимирович Рузский родился 6 марта 1854 года. Образование получил в 1-й Петербургской военной гимназии, а затем во 2-м Константиновском военном училище, которое успешно окончил в 1872 году. С получением офицерского чина, Рузский был прикомандирован к лейб-гвардии Гренадерскому полку. Участвовал в русско-турецкой войне 1877-1878 годов, во время которой получил ранение.
П осле войны Рузский поступает в Николаевскую академию Генерального штаба, которую оканчивает в 1881 году по первому разряду. Служил в штабах Казанского, Киевского и Виленского военных округов, командовал полком и дивизией.
В о время русско-японской войны 1904-1905 годов Рузский недолгое время был начальником штаба 2-й Манчжурской армии.
В 1906-1909 годах командовал 21-м армейским корпусом. В январе 1909 года Рузский был освобожден от командования корпусом по состоянию здоровья и назначен членом Военного совета при военном министре. На этом посту он занимался разработкой уставов, в том числе Полевого устава 1912 года.
В 1909 году Николай Владимирович Рузский был произведен в звание генерала от инфантерии.
В феврале 1912 года он возвращается на действительную службу, получив назначение на должность помощника командующего войсками Киевского военного округа.
В начале Первой мировой войны в июле 1914 года Рузский был назначен командующим 3-й армией, вошедшей в состав Юго-Западного фронта. Армия наступала на Львов, который после ряда успешных сражений был взят 3 сентября. В ходе наступления войска Рузского нанесли поражение 3-й австро-венгерской армии, отбросив ее по всему фронту. Также была полностью разгромлена группировка противника, предназначенная для обороны Львова. Успешно проведенная операция сделала Николая Владимировича Рузского одним из самых популярных военачальников в общественных кругах. Он был награжден сразу двумя орденами Св. Георгия 4-й и 3-й степеней, и стал первым кавалером этого ордена в период войны.
В сентябре 1914 года Рузский был назначен главнокомандующим армиями Северо-Западного фронта. В это же время он был пожалован званием генерал-адъютанта. Рузский считал, что действия войск в Галиции должны носить оборонительный характер, а все усилия следует направить против германских войск. Все усилия он сосредоточил на создании Принаревской группы для защиты Варшавы со стороны Восточной Пруссии. За Галицийскую он был награжден орденом Св. Георгия 2-й степени.
П ри проведении Лодзинской операции в ноябре 1914 года, несмотря на успешное развитие событий, Рузский отдает приказ об отступлении, в результате которого немецкая группировка смогла выйти из окружения. Неудачу Рузский списал на неумелое руководство командующих армиями и добился отстранения от командования генералов Ренненкампфа и Шейдемана. Он также добивался от Ставки разрешения отвода войск на Варшавские позиции, но так и не получил разрешения. Всего в ходе Лодзинской операции потери русских войск составили более 110 тысяч человек и 120 орудий. Потери противника были значительно меньше - около 50 тысяч человек и 23 орудия.

Д альнейшие неудачи войск фронта были во многом связаны с ошибками главнокомандующего при проведении операций.
В марте 1915 года Рузский передал командование фронтом генералу Алексееву, и покинул театр военных действий в связи с болезнью. Он был назначен членом Государственного совета, а с мая 1915 года стал и членом Военного совета.
В ернувшись на фронт в июле 1915 года, Рузский получает под командование 6-ю отдельную армию. В августе 1915 года он становится главнокомандующим войсками Северного фронта, образованного в результате деления Северо-Западного фронта на два самостоятельных. В состав Северного фронта вошли 5-я, 10-я и 12-я армии, и перед ним была поставлена задача по прикрытию путей на Петроград. Рузский избегал решительных действий и старался включить в состав фронта как можно большее число воинских частей.
В конце года он снова в связи с болезнью передал командование фронтом и вернулся на работу в Государственный совет.
На прежнюю должность главнокомандующего Северным фронтом Рузский вернулся в августе 1916 года. Вступив в должность, он сразу же отменяет проведение операции по высадке десанта силами 12-й армии в тыл немецких частей. В дальнейшем в период всей кампании 1916 года он занимал пассивную позицию.
В о время обсуждения кампании 1917 года Рузский резко высказывался против принятия плана, предложенного генералом Гурко, временно заменявшего на посту начальника штаба генерала Алексеева. При утверждении плана кампании он добился отведения своим войскам вспомогательной роли.
В период февральских событий Рузский стал активным участником действий высших армейских чинов по оказанию давления на Николая II с целью его отречения от престола.
В марте он провел перегруппировку войск фронта, а с начавшимся распадом армии, он покидает пост и уезжает на лечение в Кисловодск.
В сентябре 1918 года Николай Владимирович Рузский был взят в Пятигорске чекистами в качестве заложника. После мятежа И.Л.Сорокина вместе с другими заложниками был расстрелян 31 октября 1918 года. Есть сведения, что после объявления приговора, Рузскому был задан вопрос: «Признаете ли вы теперь великую российскую революцию?». Николай Владимирович ответил: «Я вижу лишь один великий разбой».

Первая мировая война 1914 – 1918 гг. выдвинула ряд русских военачальников, наиболее выдающиеся из них остались в памяти соотечественников – нередко вследствие участия в гражданской войне. Однако многие из них, в том числе командующие фронтами, такие как Н. И. Иванов, П. А. Плеве, менее известны. Одним из полузабытых военачальников является главнокомандующий армиями Северо-Западного, а затем Северного фронта генерал от инфантерии Н. В. Рузский.

Николай Владимирович Рузский родился 6 марта 1854 года. По окончании 1-й Санкт-Петербургской военной гимназии, в 1870 г. он поступил во 2-е военное Константиновское училище, откуда два года спустя был выпущен прапорщиком с прикомандированием к лейб-гвардии Гренадерскому полку. Подпоручик (1875 г.), а затем поручик (1877 г.) Рузский участвовал в русско-турецкой войне 1877 – 1878 гг. Перед тем он получил свою первую награду – орден св. Анны 4-й степени.

С июля 1877 г. поручик Рузский командовал ротой. Прибыв в Болгарию вскоре после начала русско-турецкой войны, гвардия приняла участие в блокаде Плевны. Гренадерский полк участвовал в бою под Горным Дубняком 24 октября 1877 г., в котором понес большие потери. В этом бою поручик Рузский был ранен; за боевые заслуги он получил орден св. Анны 3-й степени с мечами и бантом и был произведен в штабс-капитаны.

В 1881 г. Рузский окончил Николаевскую академию Генерального штаба по 1-му разряду, затем служил в штабах Казанского и Киевского военного округов на адъютантских должностях, затем начальником штаба 11-й кавалерийской и 32-й пехотной дивизий. Капитан, подполковник, полковник, генерал-майор – все эти ступени были пройдены Рузским еще в конце XIX века.

В должности командира 151-го Пятигорского пехотного полка в 1896 г. Рузский был произведен в генерал-майоры, после чего переведен в штаб Киевского военного округа на должность генерал-квартирмейстера. Командующий войсками округа генерал М. И. Драгомиров Рузского высоко ценил за ум, твердый характер и исполнительность. Однако некоторые современники рассматривали это выдвижение как неверный выбор. Генерал А. -К. М. Адариди

________________________________________

писал: “Трудно понять, как такой знаток людей, каким был Драгомиров, мог его выдвинуть, так как ни особым талантом, ни большими знаниями он не обладал. Сухой, хитрый, себе на уме, мало доброжелательный, с очень большим самомнением, он возражений не терпел, хотя то, что он высказывал, часто никак нельзя было назвать непреложным. К младшим он относился довольно высокомерно и к ним проявлял большую требовательность, сам же уклонялся от исполнения поручений, почему-либо бывших ему не по душе. В этих случаях он всегда ссылался на состояние своего здоровья”1. В апреле 1902 г. Рузский перешел в Виленекий военный округ на пост начальника штаба; в 1903 г. стал генерал-лейтенантом.

В русско-японскую войну 1904 – 1905 гг. Рузский участвовал в сражении на реке Шахэ, когда главнокомандующий А. Н. Куропаткин с целью упорядочения руководства решил разделить Маньчжурскую армию на три. Во главе 2-й Маньчжурской армии встал О. К. Гриппенберг (до назначения – командующий Виленским военным округом), на должность начальника штаба он взял Рузского.

Под Сандепу 12 – 16 января 1905 г. Куропаткин попытался вырвать у противника инициативу. Неудачное наступление армии Гриппенберга привело к конфликту с Куропаткиным, и Гриппенберг возвратился в Россию. С новым командующим армии А. В. Каульбарсом Рузский принял участие в Мукденской оборонительной операции. К этому времени во 2-й армии насчитывалось до 100 тыс. человек при 439 орудиях и 24 пулеметах. На полях Маньчжурии он получил бесценную практику руководства крупными войсковыми соединениями, опыт ведения оборонительных действий против сильного противника. Спустя десять лет ему пришлось столкнуться с учителями японцев – немцами. За Маньчжурскую кампанию Рузский получил ордена св. Анны 1-й степени с мечами и св. Владимира 2-й степени с мечами.

С конца 1906 по начало 1909 г. Рузский командовал 21-м армейским корпусом. В течение этих двух лет текущую деятельность ему приходилось прерывать длительными командировками и продолжительными отпусками, общее время которых составило около года (350 суток)2. Затем, в связи с неблагополучным состоянием здоровья, он был назначен в Военный совет, а одновременно произведен в генералы от инфантерии.

В Военном совете Рузский принял участие в разработке уставов и наставлений; именно он был соавтором “Устава полевой службы”, утвержденного 27 апреля 1912 года. Этот устав, по мнению советских исследователей, “являлся лучшим уставом в Европе накануне первой мировой войны. В нем наиболее полно и правильно освещались вопросы наступательного и оборонительного боя, а также действия войск в бою”3. В то же время устав 1912 г. всецело исходил из установки на краткосрочную войну, что являлось ошибкой генеральных штабов всех европейских стран.

Назначение Рузского в феврале 1912 г. помощником командующего войсками Киевского военного округа Н. И. Иванова было связано с определенной интригой. В 1911 г. штабы ряда военных округов выступили против нового плана развертывания, введенного военным министром В. А. Сухомлиновым. Во главе оппозиции выступил начальник штаба КВО М. В. Алексеев. Вынужденный подчиниться давлению, военный министр вернулся к старому плану, однако в июле 1912 г. Алексеев был отправлен в Варшавский военный округ – добывать командный ценз – на должность командира 13-го корпуса. Дабы держать контроль над событиями, еще ранее в КВО получил назначение протеже Сухомлинова – Рузский: “В Рузском я ценил человека, прекрасно знакомого с военным делом и способного к целесообразной продук-

________________________________________

тивной работе, – писал Сухомлинов. – Деятельность его на войне ценилась высоко, хотя телесно крепок он не был, и ему временно приходилось, по нездоровью, покидать ряды воюющих”4.

Автором измененного в 1911 г. сухомлиновского плана сосредоточения являлся генерал-квартирмейстер Главного управления Генерального штаба Ю. Н. Данилов. Он вспоминал, что Рузский “был очень популярен в этом [Киевском] округе. Спокойный, рассудительный, прямой, хотя и несколько суховатый, но очень простой в обращении, одаренный достаточно твердым характером – он имел все данные, чтобы быть хорошим, в современном смысле, военачальником. К его мнениям всегда стоило внимательно прислушиваться. К сожалению, слабое здоровье генерала Рузского часто препятствовало полному проявлению его природных дарований, и он бывал вынуждаем, от времени до времени, отказываться от активной деятельности для более или менее продолжительного отдыха”5.

В соответствии с планами, разработанными на случай войны, Рузский должен был занять пост командующего 8-й армией, которая предназначалась для наступления против Австро-Венгрии; командующим 3-й армией становился туркестанский генерал-губернатор А. В. Самсонов. Однако в 1913 г. последовала перестановка: Брусилов, предназначавшийся на пост командующего 2-й армией, был перемещен из Варшавского военного округа в Киевский, Самсонову предстояло командовать 2-й армией, Брусилову – 8-й, а Рузскому досталась 3-я армия.

С объявлением мобилизации 16 июля 1914 г. Рузский и вступил в командование 3-й армией Юго-Западного фронта. Управление фронта формировалось на базе Киевского военного округа, начальником штаба фронта стал М. В. Алексеев. В связи с тем, что 3-й армии предстояло наносить главный удар по австро-венгерским войскам, начальник штаба округа В. М. Драгомиров – сын бывшего командующего – получил назначение начальником штаба 3-й армии. Рузский старался ослабить влияние честолюбивого Драгомирова, позволявшего себе фрондировать даже в отношении командующего фронтом генерала Н. И. Иванова. Для этого Рузский взял к себе генерал-квартирмейстером М. Д. Бонч-Бруевича, вступившего в войну командиром 176-го пехотного полка. Оба они являлись креатурами военного министра: по свидетельству генерала Н. Н. Головина, “Рузский был persona grata у генерала Сухомлинова”; ближайшим помощником Рузского являлся Бонч-Бруевич, которого военный министр почитал “за крупный военный талант”6.

В результате с самого начала в 3-й армии столкнулись две воли – командующего и его начальника штаба. Головин полагал, что Драгомиров возглавлял в армии “оппозицию” главнокомандованию Юго-Западного фронта. Среди офицеров Генерального штаба видели в Рузском “человека болезненного, слабохарактерного, не властного, а главное, за предвоенный период далеко отошедшего от вопросов оперативных в широком смысле”, тогда как в лице Драгомирова – “действительного руководителя оперативной части армии… На генерала Рузского он смотрел свысока, игнорировал его”7. Едва ли случайно, что Рузский в начале сентября 1914 г. при переводе на Северо-Западный фронт взял с собой только Бонч-Бруевича.

Для подъема боеспособности войск Рузский перед выступлением частей на фронт объехал ряд полков. Как вспоминал генерал Б. Н. Сергиевский, произнося речь перед 125-м пехотным полком, Рузский “просил нас верить нашему верховному командованию, объяснил, что Генеральный штаб внимательно изучает план грядущей войны, что давно уже знали, что война настанет, и что мы должны всеми силами беречь жизнь каждого солдата, что в войне ошибки неизбежны, и просил нас не судить слишком строго за эти

________________________________________

неизбежные ошибки и потери. Он прибавил, что вместо того, чтобы судить и искать ошибок, нам следует думать о своих непосредственных обязанностях и строже всего судить самих себя. Если каждый из нас выполнит свой долг полностью – успех будет обеспечен”8.

Согласно принятому плану войны, основной удар на Восточном фронте должен был наноситься против Австро-Венгрии. В четырех армиях Юго-Западного фронта сосредоточивалось до 60% всей русской армии – более 600 тыс. человек при 2 тыс. орудий. Зная о том, что немцы будут главный удар наносить против Франции, русское командование рассчитывало одновременно оттянуть на себя часть германских сил наступлением в Восточной Пруссии. Но первостепенной задачей считался разгром австро-венгерской армии в Галиции.

Главный удар на Юго-Западном фронте должна была наносить 3-я армия Рузского, являвшаяся наиболее сильной – 215 тыс. человек при 685 орудиях. Вместе с 8-й армией Брусилова (139 тыс. человек при 472 орудиях) 3-я армия составляла южное крыло фронта и должна была наступать с востока в австрийскую Галицию, на галич-львовском направлении. Рассчитывая на то, что противник сосредоточит свою главную группировку в районе Львова и севернее его, командование предполагало предпринять двойной охват австрийской армии: 5-я и 3-я армии должны были бить ее по фронту, а 4-я и 8-я армии – охватить с флангов.

Между тем начальник австрийского полевого генерального штаба Ф. Конрад фон Гётцендорф незадолго до начала войны изменил планы сосредоточения. Теперь австрийцы направляли главные силы против 4-й и 5-й русских армий, рассчитывая тем самым открыть себе дорогу в русскую Польшу. Против 3-й и 8-й русских армий располагалась 3-я австрийская армия Р. фон Брудермана (160 тыс. человек при 482 орудиях). Брудермана поддерживала армейская группа Г. Кёвесс фон Кёвессгаза (70 тыс. человек при 148 орудиях). Уже в ходе боев в район Львова с Сербского фронта по частям перебрасывалась 2-я австрийская армия Э. фон Бём-Эрмолли.

В состав 3-й армии Рузского входили три армейских корпуса, а также три кавалерийские дивизии и казачья дивизия. Из всех командармов только он увеличил пехотную массу вверенных ему соединений. В корпуса, каждый из которых состоял из двух пехотных дивизий, он влил еще по второочередной пехотной дивизии, в то время как в остальных армиях второочередные дивизии находились в резервах. Второочередные дивизии не имели пулеметов и получили слабую артиллерию, но все же усиливали мощь пехотного удара. Рузскому это принесло успех в первом же сражении.

Как только части 3-й армии перешли линию государственной границы, Рузский получил директиву начальника штаба фронта изменить направление движения армии и наступать севернее района Львова, выходя в тыл 4-й австрийской армии. В это время уже потерпели поражение русские армии северного крыла – 4-я и 5-я, и Алексеев принял решение бросить армии южного фланга на помощь северному, чтобы взять 4-ю австрийскую армию в кольцо. Однако, воспользовавшись тем, что колебавшийся Иванов не отдал прямого приказа, Рузский решил пренебречь директивой Алексеева и продолжил наступление на Львов. На этом решении настаивал Бонч-Бруевич, от которого Рузский зависел вследствие своей болезненности. Как писал военный историк, “Рузский, вообще человек со светлой головой, стратегическим чутьем и большим психологическим пониманием, страдал болезнью печени в тяжелой форме, что заставляло его прибегать к морфию и ставило в зависимость от сотрудников”9.

В ходе встречного сражения на р. Золотая Липа 13 – 14 августа австрийцы были сломлены и отошли на запад. В сражении на Гнилой Липе 17 – 18 августа

________________________________________

3-я австрийская армия была во второй раз разгромлена и отброшена к Львову. В боях восточнее Львова русские взяли трофеями 114 орудий.

Алексеев предполагал, закрывшись от 2-й и 3-й австрийских армий 8-й армией Брусилова, направить 3-ю армию Рузского в тыл австрийцам, окружить и уничтожить 4-ю и 1-ю австрийские армии. Начиная с 11 августа Алексеев повторял свою директиву четыре раза. Однако Рузский отдал приказ о движении на Львов. Сергиевский вспоминал: “Вместе со многими офицерами Генерального штаба я в том же 1914 г. удивлялся, в какой мере Рузский шел на поводу у своего начальника штаба, пресловутого Бонч-Бруевича”10. Неповиновение Рузского позволило противнику избежать окружения и поставило под угрозу весь замысел. Ситуацию удалось выправить лишь переброской из-под Варшавы 9-й армии П. А. Лечицкого.

20 августа 3-я армия вышла к Львову, который был взят без боя. В тылу же пресса представила взятие Львова как итог многодневной кровопролитной операции, увенчавшейся кровавым штурмом. 21 августа Николай II записал в дневнике: “Днем получил радостнейшую весть о взятии Львова и Галича! Слава Богу!.. Невероятно счастлив этой победе и радуюсь торжеству нашей дорогой армии!”11 За Львов, оставленный противником без боя, Рузский был удостоен беспрецедентной награды – одновременного награждения орденом св. Георгия 4-й и 3-й степени и стал первым георгиевским кавалером в мировую войну. Командарм, не выполнивший приказов штаба фронта и потому позволивший противнику избежать окружения, получил награду, а вскоре и повышен в должности.

Причина такой ненормальности проста: Ставка пыталась затушевать факт разгрома 2-й армии Самсонова в Восточной Пруссии. Для этого падение Львова подходило как нельзя более. Имя генерала Рузского стало известно всей России.

Своим движением на Львов Рузский разорвал внутреннее единство Галицийской битвы, фактически превратив единую фронтовую операцию в две отдельные армейские операции. Вдобавок, когда по южному крылу фронта австрийцы нанесли контрудар, он не пожелал помочь соседу, которому приходилось много хуже, – 8-й армии. Брусилов говорил о Рузском: “Человек умный, знающий, решительный, очень самолюбивый, ловкий и старавшийся выставлять свои деяния в возможно лучшем свете, иногда в ущерб своим соседям, пользуясь их успехами, которые ему предвзято приписывались”12. В войсках его воспринимали в качестве отличного командира: “Генерал Рузский был подлинным героем, которого офицеры и солдаты боготворили; все безусловно доверяли его знаниям и его военному гению”13. И неудивительно, его 3-я армия шла от победы к победе, от наград к наградам.

Чтобы не оставить в окружении две-три армии, Конрад, не сумев вырвать победу разгромом 3-й и 8-й русских армий, в ночь на 31 августа приказал отступать. Это был результат наступления 9-й, 4-й и 5-й армий русских.

3 сентября 1914 г. Рузский сменил Я. Г. Жилинского в должности главнокомандующего армиями Северо-Западного фронта. Он стал первым командармом, получившим такое повышение. Фронт включал три армии общей численностью 435 тыс. человек. Назначение Рузского произвело благоприятное впечатление на войска и штабы. Офицер штаба фронта Ю. Плющевский-Плющик отметил: “К этому назначению все отнеслись с полным доверием, а приветливый и спокойный вид генерала Рузского еще более усилил это впечатление. Новый главнокомандующий, первое, что сделал, обошел все помещения, поговорил с каждым и вообще дал понять, что он человек доступный, с которым можно работать не только исполняя приказания, но и высказывая свое мнение. Дай бог ему успеха, но тяжелое на-

________________________________________

следство он принял”14. Слава “победителя Львова” влияла на отношение к Рузскому в войсках.

Теперь генерал должен был действовать против немцев, а не австрийцев. Разница между ними сознавалась еще до войны, а в ее ходе лишь подтвердилась. В новой должности Рузский провел крупнейшие операции осени 1914 г. – Варшавско-Ивангородскую наступательную и Лодзинскую оборонительную.

Потерпев поражение на Западе, в битве на Марне, 10 сентября немцы начали отступление во Франции. Чтобы не подвергать опасности Берлин, германское командование перегруппировало силы и, получив в подкрепление две австро-венгерские армии, 15 сентября предприняло наступление на Средней Висле. Овладев двумя переправами – крепостью Ивангород и Варшавой, немцы могли запереть русских в Польше и предотвращали удар по Берлину.

Действительно, русская Ставка намеревалась нанести на Берлин удар по кратчайшему направлению. Для этого 2-я армия Северо-Западного фронта должна была подтянуться к Варшаве, а 4-я и 5-я армии Юго-Западного – к Ивангороду. Общее руководство этими армиями было возложено на Иванова и Алексеева, ввиду неопытности реорганизованного штаба Рузского. Ставка предписала ему отправить 2-ю армию к Варшаве, передав ее Юго-Западному фронту. Однако, не заметив перегруппировки немцев, Рузский продолжил медленное отступление, хотя перед его тремя армиями (1-я, 2-я, 10-я) осталось лишь 2,5 корпуса 8-й германской армии. Преувеличенное мнение о качестве германской военной машины перерастало в своеобразную “германобоязнь”, охватившую Рузского и его подчиненных. Теперь он всемерно перестраховывался, не желая портить свою львовскую репутацию.

Не сумев с ходу захватить Ивангород, Э. Гинденбург бросил на Варшаву ударную группу А. фон Макензена в составе трех корпусов. 25 сентября немцы заняли Лодзь и на следующий день подошли к Варшаве. В боях 28- 29 сентября немцы прижали Варшавский отряд к Висле и заняли ряд предместий. Варшава готовилась к эвакуации. Столицу Польши спасли подошедшие эшелоны с 1-м Сибирским и 4-м армейским корпусами. Так как польскую столицу непосредственно защищала 2-я армия Северо-Западного фронта (2 октября, уже после кризиса в Варшавском сражении15, эта армия была возвращена в состав СЗФ), хотя ответственность за операцию нес штаб Юго-Западного, вся слава досталась Рузскому, практически не имевшему отношения к обороне Варшавы. Польские деятели настаивали на преподнесении ему (поляку по происхождению) почетной шпаги “За спасение Варшавы”. Рузский отказался, однако в памяти общественности, помимо Львова, его имя стало прочно связываться также и с отражением германского наступления на Варшаву в 1914 году.

Контрнаступление русской армии началось 8 октября. Медленно сосредотачиваясь на левом берегу Вислы, русские фронты готовились к очередной попытке наступления на Берлин, но немцы уже проводили перегруппировку. Подготавливая наступление в Германию, верховный главнокомандующий потребовал от фронтов представить собственные идеи по этому поводу. Рузский предложил наступать тремя группировками от Восточной Пруссии до Галиции. Ударная группировка – 2-я, 5-я, 4-я армии. 1-я армия прикрывает ее со стороны Восточной Пруссии. Фактически Рузский предложил разделить разросшийся Северо-Западный фронт на два16, сознавая, что одновременно руководить наступлением вглубь Германии и сковывать восточно-прусскую группировку противника нелегко. Но эта разумная мера была проведена только год спустя.

________________________________________

22 октября верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич представил командующего фронтом к награждению орденом св. Георгия 2-й степени. За две недели до того к такой же награде был представлен главнокомандующий Юго-Западным фронтом Н. И. Иванов. К началу войны в России насчитывалось всего девять кавалеров ордена св. Георгия 3-й степени, а кавалеров 2-й степени – ни одного17. Теперь бывший начальник и подчиненный сравнялись друг с другом. Беспрецедентная награда в виде двух орденов св. Георгия выражала оценку действий 3-й армии и лично Рузского в ходе Галицийской битвы верховным главнокомандующим. Месяцем раньше Рузский был пожалован вензелем генерал-адъютанта.

29 октября 9-я армия Макензена нанесла удар в стык между 2-й армией С. М. Шейдемана, готовившейся в Лодзи к наступлению на Берлин, и 1-й армией П. К. Ренненкампфа, подтягивавшейся к Ловичу от Варшавы. Тактической целью удара ставилось окружение 2-й русской армии в Лодзи и ее уничтожение, стратегической – срыв готовившегося на 31 октября наступления вглубь Германии. Действия 9-й германской армии поддерживали три австро-венгерские армии и немецкая группа Р. фон Войрша.

На этот раз Рузский не сумел четко сориентировать своих подчиненных в задачах готовившегося наступления. Участник войны вспоминал: “Рассудительность” его доходила до крайних пределов. Самый простой и ясный вопрос он обсуждал настолько продолжительно, что даже надоедало слушать офицерам его партии на полевых поездках… “Тяжкоум”… Конечно, с такой особенностью духовного склада трудно быстро разгадать план противника или группировку его сил только по признакам, а не по разведкам, которые надо к тому же тщательно проверить”18. Русское командование готовило удар по обороне противника в Познани, к западу от Вислы, а получило атаку с севера за два дня до окончания сосредоточения для наступления. Тем самым планирование рушилось в самом начале: теперь уже приходилось обороняться.

Оттеснив 5-й Сибирский и 2-й армейский корпуса, немцы приступили к окружению 2-й армии в Лодзи. В то время в штабе Северо-Западного фронта еще не придавали должного значения сражениям, развернувшимся на северном фланге 2-й армии. Рузский считал начавшееся сражение боями местного характера, а отход сибиряков объяснял неустойчивостью войск и неумением начальников. В Ставке же еще 31 октября полагали, что германцы только-только начали свою перегруппировку и боями на северном фасе пытаются прикрыть свой истинный замысел. В итоге, несмотря на общее превосходство в силах, русские оказались слабее противника на направлении главного удара. К тому же Макензен бросил в тыл русским 25-й резервный корпус Р. фон Шеффер-Бояделя.

2 ноября противник вклинился между 1-й армией Ренненкампфа и 2-й – С. М. Шейдемана, началось оттеснение 1-й армии за Вислу и Варту и окружение 2-й армии. 4 ноября развернулись бои вокруг Лодзи. В это время командармам пришлось действовать по своему усмотрению, в связи с отъездом главкома в тыл. Как отмечено во введении к сборнику документов о Лодзинской операции, “штаб фронта и, главное, Рузский, по-видимому, не сознавали, что исключительная обстановка требует исключительных мер. Вместо того, чтобы лично вести ударную группу 1-й армии на выручку 2-й и 5-й армий, Рузский все это дело возложил на Ренненкампфа, а сам с оперативным отделом штаба фронта выехал из Варшавы подальше в тыл – Седлец (200 – 250 км от фронта)”19. 8 ноября немцы ворвались на юго-восточную окраину Лодзи, и лишь решительным контрударом всех войск, что оказались под рукой, Шейдеман сдержал этот натиск. К 9 ноября в ходе развития Лод-

________________________________________

зинской операции образовался “слоеный пирог”: ударная германская группа, почти уже окружив русских в районе Лодзи, сама попала в окружение после перехода 1-й и 5-й армий в контрнаступление. Но, используя ошибки русских штабов, Шеффер сумел вырваться из окружения.

К концу ноября Людендорф получил еще четыре корпуса, переброшенных из Франции, после чего бои на левом берегу Вислы разгорелись с новой силой. Испытывая недостаток боеприпасов и понеся большие потери, командующий фронтом решил не рисковать и отдал, под предлогом улучшения обстановки, приказ об отступлении. 23 ноября немцы без боя вошли в Лодзь, которую три недели, истекая кровью, отстаивала 2-я армия. Этот отход к Висле позволил австро-венграм удержать Краковский укрепленный район, который в это время штурмовала 3-я армия, и отступление русских к Висле стало общим.

Следуя своему правилу всегда оставаться победителем, Рузский нашел виновных в неудаче Лодзинской оборонительной операции. Ими стали командующие армий Ренненкампф и Шейдеман. Еще в октябре был смещен командарм 10-й В. Е. Флуг. Таким образом, Рузский умудрился за осень поменять всех своих командармов; лавры победителя всегда доставались штабу фронта, а ответственными за поражения неизменно становились подчиненные.

Наиболее ярко это обстоятельство проявилось в Августовской оборонительной операции зимы 1915 г., где понесла поражение 10-я армия Ф. В. Сиверса – очередного козла отпущения для Рузского. 25 января немцы перешли в общее наступление против флангов 10-й армии, стремясь осуществить двойной охват. Как только выяснился германский маневр превосходящими силами и невозможность оказать своевременную помощь, начальник штаба 10-й армии А. П. Будберг затребовал у штаба фронта приказа на отход. Однако Рузский не согласился, так как это не согласовывалось с планом намечаемого наступления на Кёнигсберг, разработанным штабом фронта. В результате отступление Сиверса приняло беспорядочный характер; в “котле” остался 20-й армейский корпус П. И. Булгакова, который отходил последним. 8 февраля, исчерпав возможности сопротивления, остатки 20-го армейского корпуса сдались в плен. Общие потери русской армии в Августовской операции составили 56 тыс. человек и 185 орудий. Планы нового наступления в Восточную Пруссию провалились, а попытка зимнего контрнаступления привела к неоправданным жертвам под Праснышем. Сиверс был отстранен от командования и вскоре покончил жизнь самоубийством. Рузский в очередной раз вышел сухим из воды, а 4 командарма за 5 месяцев – это своеобразный “рекорд” одного из “видных военных деятелей России” периода первой мировой войны20.

Назревало генеральное наступление немцев. 13 марта 1915 г. Рузский заболел и оставил театр военных действий. Командование фронтом перешло к Алексееву. Даже верный помощник Рузского Бонч-Бруевич не без ехидства отметил: “Весной 1915 г. генерал Рузский заболел и уехал лечиться в Кисловодск. Большая часть “болезней” Николая Владимировича носила дипломатический характер, и мне трудно сказать, действительно ли он на этот раз заболел, или налицо была еще одна сложная придворная интрига”21. Существует, правда, и другая точка зрения на смену главнокомандующего Северо-Западным фронтом: “Ее инициатором выступил Николай II, который под предлогом необходимости лечения отозвал Рузского с фронта, заменив его генералом М. В. Алексеевым”22. До конца лета Рузский лечился в Ессентуках.

В тылу старались не дать армии забыть об одном из своих военачальников. Усилиями друзей Рузского из стана либеральной оппозиции его имя

________________________________________

постоянно держалось на страницах печати; в тыловых частях разучивали песню “С нами Рузский, с нами генерал!”23 К месту и не к месту упоминалось взятие Львова и сражения в Польше. Наряду с другими, Рузский участвовал в развязывании “шпиономании”, охватившей воюющую страну. Она была выгодна оппозиции, так как давала повод для обвинения политического режима во всех грехах, ибо на первый план выпячивалось “предательство”. Пока еще обвиняли изменников и “немцев”, в августе уже обвиняли императрицу, а с конца 1916 г. – императора.

С Рузским служили наиболее деятельные сторонники “охоты на ведьм”. Это М. Д. Бонч-Бруевич (родной брат ближайшего соратника В. И. Ленина). Бонч-Бруевич особенно отличился в “деле Мясоедова”, послужившем своеобразным сигналом к грядущему моральному разложению действующей армии24. Это и непосредственный исполнитель репрессий – полковник Н. С. Батюшин – начальник контрразведки фронта. Именно он арестовывал сотни людей по подозрению в шпионаже, не затрудняя себя поиском доказательств мнимой “измены”. После смены своего покровителя Батюшин был отправлен командовать кавалерийским полком: Алексеев не поддерживал “шпиономанию”. Но как только в августе 1915 г. Рузский получил в командование Северный фронт, Батюшин возглавил в его штабе отдел разведки и контрразведки.

Одновременно с отставкой Рузский был назначен членом Государственного совета, что позволяло ему вращаться в придворных и правительственных сферах. Дело в том, что под влиянием неудач на фронтах в Петрограде планировалась смена ряда членов правительства. В числе кандидатов на пост военного министра фигурировали генералы А. А. Поливанов и Рузский. Оба в свое время воевали в 1877 – 1878 гг. в рядах лейб-гвардии Гренадерского полка; оба были ранены в бою под Горным Дубняком. Оба – креатуры Сухомлинова с той разницей, что Поливанов разошелся со своим патроном, после чего в 1912 г. был убран из Военного министерства, но оставлен в Государственном совете.

Военным министром был назначен Поливанов, но он не забыл своего соратника. Летом 1915 г. Поливанов и действовавший заодно с ним главноуправляющий ведомством земледелия А. В. Кривошеин настаивали перед царем на замене начальника штаба верховного главнокомандующего Н. Н. Янушкевича Рузским. Когда по столице прошла первая информация о том, что Николай II намерен лично встать во главе армии, заняв пост верховного главнокомандующего, все прекрасно понимали, что реальным главковерхом будет начальник штаба царя; Поливанов и Кривошеин, разумеется, стремились заранее заручиться своим кандидатом на эту должность.

Спустя неделю после назначения управляющим Военным министерством Поливанова с поста командующего 6-й армией, прикрывавшей столицу со стороны Балтийского побережья, был снят К. П. Фан-дер-Флит. Командую-

________________________________________

щий 6-й армией постоянно находился в контакте с императором и Военным министерством. Фан-дер-Флит был отправлен в Государственный совет, а на его место назначен Рузский. В этот день, 30 июня, на докладе у царя Поливанов говорил: “По этому поводу я обратил внимание, что необъявление в печати даже о назначении главнейших вождей нашей армии ведет к тому, что для неприятеля имена наших полководцев не остаются секретом, как и для нас имена полководцев неприятельских, а Россия о своих не знает. А между тем, объявление о возвращении к армии столь популярного генерала, как Рузский, и притом известие о возложении на него обороны путей к Петрограду, как к нервному центру страны, произвело бы на общество успокаивающее впечатление”25.

Как пишет М. Ф. Флоринский, Поливанов ставил Рузского на эту должность с расчетом, что в дальнейшем ему удастся стать верховным главнокомандующим или, как минимум, начальником его штаба. Николай II благоволил генералу: “Репутация талантливого полководца, которую сумел приобрести Н. В. Рузский, позволяла видеть в нем человека, способного остановить германское наступление. Популярность Рузского в общественных кругах давала возможность надеяться на то, что привлечение его к командованию армией на высшем уровне смягчит ожидавшуюся негативную реакцию этих кругов на отставку Николая Николаевича”. В столице распространился слух, что новая Ставка будет располагаться в Петрограде, почему Рузский и был назначен командовать 6-й армией26. Между тем и великий князь Николай Николаевич ходатайствовал перед императором о назначении Рузского.

Рузский, несмотря ни на что, оставался популярен в среде генералитета. Фронтовое офицерство также воспринимало его в качестве одного из лучших военачальников. Характерная запись в дневнике подвизавшегося на Северо-Западном фронте великого князя Андрея Владимировича от 2 августа: “Он все же гений в сравнении с Алексеевым, он может творить, предвидеть события, а не бежит за событиями с запозданиями. Кроме того, в него верили, а вера в военном деле – почти все. Вера в начальника – залог успеха… Мечта всех, что Рузский вернется, вера в него так глубока, так искренна и так захватила всех, без различия чинов и положения в штабе, что одно уже его возвращение, как электрический ток, пронесется по армии и поднимет тот дух, который все падает и падает благодаря тому, что Алексеев не знает об его существовании”27. Сравненивая двух командующих, он оставлял в стороне, что Алексеев, обороняясь летом 1915 г. против превосходящих сил противника на три фронта, не оставил врагу в полевых сражениях ни одной дивизии в “котлах”, которые ему не раз готовили немцы. Рузский же, имея примерное равенство сил с врагом, в ходе Августовской операции потерял четыре дивизии 20-го корпуса в “котле”. А теперь оказывается, что Рузский вселял в войска моральный дух, в то время как Алексеев и вовсе “не знает о его существовании”. Но именно такие мнения влияли на Ставку и императора. Совет министров в заседании 8 июля 1915 г. учредил Особый комитет для согласования мероприятий, проводимых в Петрограде военными и гражданскими властями. Председателем этого комитета стал командующий Северного фронта Рузский, а его помощником – начальник Петроградского военного округа П. А. Фролов28. Но вскоре Рузского ожидало новое назначение.

3 августа на совещании в Волковыске верховный главнокомандующий решил разделить Северо-Западный фронт СЗФ на Северный и Западный. Главнокомандующим Западным фронтом оставался Алексеев, а на Северный фронт был назначен Рузский, который вступил в должность в ночь на 18 августа. Вскоре произошла и смена состава Ставки: начальником штаба стал Алексеев. Западный фронт принял А. Е. Эверт. О назначениях августа

________________________________________

Поливанов писал: “Назначения эти, объявленные для всеобщего сведения в газетах, были встречены в Государственной думе и в обществе с чувством большого удовлетворения. Говорили, что наконец-то энергичный великий князь, главнокомандующий, будет иметь около себя умудренного большим военным опытом советника в лице генерала Алексеева и что с возложением на победоносного полководца генерала Рузского защиты Северного фронта можно считать столицу и военную базу Петрограда вне опасности”. А. М. Зайончковский в примечании к этой фразе отметил: “Победоносным талантам Рузского верило далеко не большинство общества, а тем более военного”29.

Сепаратизм Рузского проявился немедленно – в ходе сентябрьского наступления немцев на стыке Северного и Западного фронтов с целью окружения 10-й русской армии. В ходе боев 28 – 30 августа 5-я армия Северного фронта была оттеснена к Западной Двине, а 10-я армия Западного фронта – к реке Вилия. Образовавшийся между фронтами участок оказался оголен, что позволило противнику наступать на Вильно и Минск. 1 сентября немцы ворвались в Молодечно, от которого по прямой до Минска оставалось лишь 60 верст. 3 сентября пал Вильно. Когда в Ставке осознали, что Рузский намеревается не атаковать, а лишь пассивно обороняться, резервы передали в ведение Эверта, получившего задачу провести контрудар. 9 сентября 2-я армия при поддержке кавалерийских корпусов, наступавших на стыке 2-й и 5-й армий, перешла в общее контрнаступление. Это спасло 10-ю армию от окружения.

Чем же занимался штаб Северного фронта, когда решался исход боев за Литву и над Минском нависла угроза? Оказывается, проведением очередных мер в духе излюбленной Рузским кампании шпиономании. 8 сентября 1915 г. Рузский по телеграфу предложил Совету министров заменить всех немцев, занимающих административные должности в Прибалтийском крае, лицами русского происхождения. По мнению Рузского, это было необходимо для успокоения латышей. Одновременно он настаивал на полной замене эстляндской администрации, высылке всех пасторов из прибалтийских губерний,’ эвакуации всех мужчин из Лифляндской губернии и т.д.30 Иными словами, в то время, как немцы рвались к Минску, главнокомандующий войсками фронта искал шпионов в своем тылу.

В декабре 1915 г. Рузский вновь заболел и, сдав должность П. А. Плеве (в марте 1916 г. его сменил А. Н. Куропаткин), всю зиму лечился на Кавказских Водах.

Находясь в тылу, он не думал оставаться без дела. По наблюдению Брусилова, Рузский имел “особые счеты” с начальником штаба верховного главнокомандующего и стремился теперь стать помощником царя-главковерха, “то есть сесть на шею Алексееву. Или же, если это не удастся, то стать главкоюзом мне на смену, так как по состоянию его слабого здоровья он плохо переносил климат Пскова и стремился к теплу”31.

Алексеев делал все от него зависевшее, чтобы не допустить подобного развития событий. После назначения Брусилова на Юго-Западный фронт Алексеев писал ему: “С занятием Вами поста главнокомандующего Вы сделались предметом, с одной стороны, зависти, а с другой – сплетен и выдумок… Вы не должны смущаться такими слухами: они неуместны…” Алексеев опровергал слухи о якобы непрочном положении Брусилова: “До настоящего времени государь император даже намеком не выразил намерения учредить какой-то Верховный совет [обороны], который ничего, кроме вреда… принести не может… К области сплетен относится и слух о назначении генерал-адъютанта Рузского на Юго-Западный фронт… Его величество ни разу не высказал своих намерений привлечь его снова к главнокомандованию”32.

________________________________________

По мнению Бонч-Бруевича, Рузскому протежировал Г. Е. Распутин, хотя генерал желал сохранять это в тайне. Во всяком случае ему удалось вернуться на свой фронт, невзирая на постоянные болезни. Участник войны вспоминал, что Рузский – это “болезненный, геморроидальный старик, не обходившийся без сестры милосердия еще в японскую войну. Он считался хорошим стратегом и сделал блестящую карьеру в большую войну, где под конец командовал Северным фронтом”33. Как только встал вопрос о направлении не оправдавшего ожиданий Ставки Куропаткина в Туркестан, его преемником стал Рузский. По словам Бонч-Бруевича, “через несколько дней, когда высочайший рескрипт о назначении Рузского был подписан, Распутин сделал попытку встретиться с ним, но Николай Владимирович отклонил переданное ему через третьих лиц предложение и уехал в Псков”34.

Заняв должность 1 августа 1916 г., Рузский немедленно отменил подготовку десантной операции на побережье Рижского залива. О намерениях Рузского можно судить по записям Куропаткина, сделанным, когда он передавал командование Рузскому: “На вид совсем поправился. Но согбенный. Глаза ясные, умные… сознает трудность задачи, принятой от меня. Выслушав о положении дел, тоже высказал, что наши начальствующие лица не хотят считаться с опытом войны и продолжают лезть на укрепленные позиции, как бы лезли в чистом поле. Сказал, что десантную операцию считает делом очень рискованным… Согласился, что надо недоверие, некоторое, к начальствующим лицам и проверка того, что они хотят перед операцией делать”35. Отмена недостаточно разработанной десантной операции была оправданной мерой, однако Рузский и сам ничего придумывать не стал: помощи армиям Брусилова, дравшимся южнее Полесья, с севера оказано не было. Впрочем, и Алексеев отказался от намерения сдвинуть с места Северный фронт – слишком много времени было упущено. В этот момент уже было известно о предстоящем вступлении в войну Румынии, а потому резервы должны были отправляться на юг, в развитие Брусиловского прорыва. Алексеев сообщал Рузскому 17 августа, что “войска, расположенные севернее Полесья, нужно рассматривать как резерв, из которого мы можем черпать подкрепления южному фронту для достижения им, сообразуясь с обстановкой, существенной важности задач, которыми определится судьба текущей кампании, а может быть, и войны. К северу от Полесья нужно прочно сохранить свое положение, улучшить его чем можно при помощи частных ударов, а главное – копить силы и средства как для содействия южному театру, так и для перехода в наступление, когда создастся благоприятная обстановка”36. Таким образом, Ставка сама обосновала пассивность армий Северного фронта во второй половине 1916 года.

Фронтовое “затишье”, помимо собственно командных забот, Рузский посвятил занятиям военной теорией. Большие потери Брусиловского прорыва были обусловлены как фактором “позиционного тупика”, так и копированием устаревших тактических приемов, примененных на французском фронте. Военачальники понимали, что следует обобщать и свой, отечественный опыт. Рузский, в частности, высказывался о неприменимости французских рекомендаций ведения войны к русским условиям37.

Оперативно-стратегические взгляды Рузского выявились на совещании высшего генералитета в Ставке 17 – 18 декабря 1916 года. Он предложил нанести удар на стыке Северного и Западного фронтов в общем направлении на Свенцяны. То есть, по сути, предлагался тот же самый план, что был принят и для 1916 года. Тот самый план, что был так “успешно” провален предшественником, Куропаткиным, а затем вовсе не использован и самим Рузским. Это что касается совместной операции фронтов. В случае же реше-

________________________________________

ния проводить отдельные фронтовые операции, он предлагал сконцентрировать усилия армий Северного фронта в районе Рижского плацдарма, стремясь сдвинуть весь германский фронт с севера на юг. Для удара на Ригу Рузский требовал себе дополнительно 3 – 4 корпуса и обеспеченность боеприпасами. При этом четыре корпуса позволили бы, по словам Рузского, занять Митаву, но для движения дальше – нужны будут еще резервы. Таким образом, мысль главкосева (как именовалась в телеграфной переписке должность главнокомандующего армиями Северного фронта) не выходила далее пределов наступательной операции его фронта, хотя итоги кампании 1916 г. отчетливо показали, что разрозненные действия русских фронтов позволяли австро-германцам маневрировать своими немногочисленными резервами и удерживать оборону.

19 января 1917 г. Рузский вновь представил Алексееву соображения, в которых утверждал, что главный удар следует наносить севернее Полесья, ибо именно там стоят основные силы главного противника – Германии. Помимо прочего, он отмел предположения о сильном укреплении противником Восточной Пруссии, ссылаясь на то, что Луцкий (Брусиловский) прорыв привел к гораздо большим потерям, нежели предшествовавшие попытки овладеть Восточной Пруссией. Правда, он не упомянул, что Юго-Западный фронт все же имел по сравнению со всеми прочими успех, в то время как Пруссию немцы удачно отстаивали. В итоге Рузский предложил вариант совместного наступления Западного и Юго-Западного фронтов в Польшу38.

Все главнокомандующие фронтами и на совещании и впоследствии, в записках на имя Алексеева, отметили преимущество противника в маневре, достигаемое использованием внутренних операционных линий, чего были лишены русские после потери железнодорожной сети приграничных районов. Поэтому, например, Брусилов говорил, что “мы можем парализовать их [немцев] преимущество в этом отношении лишь в том случае, если будем действовать одновременно на всех фронтах”. По поводу транспортной проблемы Рузский указал, что за три месяца распутицы возможно совершить любые перегруппировки, однако “нам необходима рокадная линия вдоль Двины… Противник, пользуясь железными дорогами, может сосредоточить ударную группу и прорвать наш фронт где угодно, мы же, не имея рокадных путей, не в состоянии даже поддержать наши части”39. Вдобавок, такая линия способствовала бы улучшению снабжения Северного фронта, который зимой 1917 г. первым стал испытывать нехватку продовольственных припасов.

Согласно плану кампании 1917 г., главный удар наносил Юго-Западный фронт в общем направлении на Львов. Северный и Западный фронты проводили ряд вспомогательных операций на Шавли и Вильно. Румынский фронт обязывался занять Добруджу. Зная Рузского и Эверта, Алексеев более не доверил им главного удара, ограничив их действия ударами севернее Полесья вне связи с Юго-Западным фронтом. В то же время, чтобы не позволить двум фронтам ограничить себя решением локальных задач, заведомо обрекая себя на неуспех, Алексеев предусматривал совместные действия Северного и Западного фронтов в наступательных операциях севернее Полесья. Для этого по указанию Рузского начальник штаба Северного фронта Ю. Н. Данилов составил “соображение о комбинированном наступлении армий Северного и Западного фронтов”.

Рузский твердо держался принципа повышения властных прерогатив главнокомандующих фронтами, независимых от Ставки. Продолжая свою линию, проводимую с начала войны, на совещании Рузский заявил, что обстановка на фронтах виднее главнокомандующим фронтами. По его мыс-

________________________________________

ли, Ставка не имеет возможности обнять всех мелочей, а потому может лишь выдвигать задачи, предоставляя их исполнение всецело в руки фронтового командования (“иначе мы не командующие”)40.

Последней войсковой операцией, проведенной под руководством Рузского, стало наступление 12-й армии на Митаву в конце 1916 года. Характерно, что он устранился от ответственности за исход операции, всецело переложив ее на Р. Д. Радко-Дмитриева, командующего 12-й армией. При этом резервов для развития успеха армия не получила, и ее атаки вскоре захлебнулись.

Главнокомандующему армиями Северного фронта Рузскому принадлежала одна из ключевых ролей при отречении Николая II. Сам генерал сделал все, чтобы оказаться в центре событий, приведших к падению монархии.

К зиме 1917 г. общее недовольство императором и его супругой достигло апогея. Царь рассчитывал на успех готовившегося весеннего наступления, которое должно было заложить основу победы в войне. В свою очередь либералы, сознавая, что русская армия никогда ранее не была столь насыщена техникой и резервами, опасались, что власть, которая пока еще может быть перехвачена из рук монарха, окончательно станет недосягаемой. В этой ситуации ставка была сделана на дворцовый переворот. После убийства Распутина заговорщики посетили ряд высокопоставленных генералов, пытаясь убедить их в необходимости смещения царя. Среди них был и Рузский. Пытаясь выгородить своего соратника, в эмиграции А. И. Деникин писал, что в Севастополь к Алексееву приезжали деятели оппозиции и просили совета, как не допустить армию к подавлению готовившегося переворота. Алексеев якобы отказался от участия в перевороте, но те же люди, посетив Рузского и Брусилова, получили согласие, а потому продолжали подготовку переворота.

Получив первые сведения о начавшихся в Петрограде беспорядках, 28 февраля император выехал из Ставки, направляясь к своей семье, находившейся в Царском Селе. Однако еще 27 февраля Рузский послал ему телеграмму, высказавшись за желательность переговоров с оппозицией и о неизбежности уступок: “Позволяю себе думать, что при существующих условиях меры репрессии могут скорее обострить положение, чем дать необходимое длительное удовлетворение”. Е. И. Мартынов подметил, что “таким образом, генерал Рузский был первым из высших военных начальников, который решился открыто высказать свою солидарность с прогрессивным блоком Государственной думы, хотя и в довольно туманных выражениях”41.

В связи с тем, что царский поезд не смог напрямую пробиться в столичный район, 1 марта он свернул на Псков, где располагалась штаб-квартира Северного фронта. Очевидно, что император рассчитывал на лояльность своих генералов, а следовательно, на успешное руководство подавлением восстания из Пскова – с помощью Рузского и из Ставки – с помощью Алексеева, в руках которого находились все нити управления армией. Однако Николай II обманулся в своих ожиданиях: и Алексеев и Рузский уже пришли к убеждению, что отречение царя неизбежно во имя сохранения монархии как таковой. Генералы полагали, что переворот станет верхушечным, не затронув широких масс населения и самого государственного устройства России. Простой размен одного царя на другого – так заверяли генералов оппозиционные политиканы, и генералитет невольно сыграл роль катализатора революционных событий.

Император рассчитывал на безусловную лояльность Рузского – карьера генерала в период первой мировой войны отчетливо говорила за это. Но имелись и негативные сведения, поступавшие от агентов охранки, и царь знал о контактах своих военачальников с оппозиционерами. Министр внут-

________________________________________

ренних дел А. Д. Протопопов записал в дневнике беседу с царем в конце сентября: “Гучков – Юань Шикай. И он дружен и в переписке со всеми фрондерами – Куропаткиным, Рузским, Кривошеиным и даже с Алексеевым”42. Как представляется, Николай II надеялся, что его собственные благодеяния, оказанные Рузскому, должности, награды, перевесят влияние оппозиционеров. Сразу по прибытии императора в Псков позиция Рузского отчетливо определилась – по воспоминаниям членов царской свиты, командующий немедленно, еще на перроне, куда прибыл царский поезд, заявил, что “теперь надо сдаться на милость победителя”, подразумевая под победителем мятежную столицу и ее думских руководителей. Стало ясно, что на организацию карательных действий здесь рассчитывать не приходится. Вскоре царю стала известна и точка зрения Алексеева, который также поддержал требование отречения.

Роль Рузского в событиях начала марта заключалась в том, что именно он оказывал непосредственное давление на царя, вынуждая его отречься. В ночь на 2 марта Рузский долго один на один беседовал с царем, а ночью – с председателем Государственной думы М. В. Родзянко. Рузский передавал императору все требования Родзянко, присовокупляя и собственное согласие с теми, удовлетворение каковых якобы позволит сохранить монархию и династию. Первоначально задачей ставилось образование “ответственного министерства” (формируемого парламентом), затем – уже отречение.

Для давления на царя использовалось все – и телеграммы из столицы и Ставки, и ложные сведения о движении на Псков “революционных отрядов”, и, наконец, мнения помощников Рузского, разделявших его точку зрения. Один из них, Данилов, вспоминал: “Генерал Рузский всегда и со всеми держал себя непринужденно просто. Его медленная, почти ворчливая по интонации речь, состоявшая из коротких фраз и соединенная с суровым выражением его глаз, смотревших из-под очков, производила всегда несколько суховатое впечатление, но эта манера говорить хорошо была известна государю и была одинаковой со всеми и при всякой обстановке. Спокойствия и выдержки у генерала Рузского было очень много, и я не могу допустить, чтобы в обстановке беседы с государем, проявлявшим к генералу Рузскому всегда много доверия, у последнего могли сдать нервы. Вернее думать, что людская клевета и недоброжелательство пожелали превратить честного и прямолинейного генерала Рузского в недостойную фигуру распоясавшегося предателя”43. Здесь речь идет о слухах, что Рузский якобы чуть ли не силой вырвал отречение. Вместе с тем мощь оказанного Рузским давления на императора отрицать нельзя – фактически Николай II оказался в плену штаба Северного фронта. Попытка императора найти опору в лице Ставки провалилась, как только пошли первые телеграммы от Алексеева. Рассчитывать на поддержку других фронтов не приходилось, ибо точно так же рассчитывали и на Рузского.

Рузский уже 3 марта в телеграмме Алексееву недвусмысленно указал: “Командующим армиями обстановка внутри империи мало известна, поэтому запрашивать их мнение считаю излишним”. После того, как 2 марта все главнокомандующие фронтов прислали императору телеграммы о необходимости отречения, дело монархии в России окончательно решилось. Император не получил поддержки со стороны тех, кого он сам же выдвинул и кто был во многом ему обязан своей карьерой.

Генералы полагали, что проблема заключается исключительно в том, чтобы убрать с престола скомпрометированную фигуру Николая II, после чего обстановка нормализуется: воодушевленная страна будет воевать с удвоенной энергией, династия обновится, контроль над жизнью государства

________________________________________

возьмет в свои руки Государственная дума. Так тогда думали многие. Например, бывший военный министр А. Ф. Редигер считал, что “если начальник штаба государя Алексеев и главнокомандующий Рузский не поддержали государя, а побуждали его подчиниться требованиям, исходившим из Петрограда, то это произошло потому, что они видели во главе движения избранников народа, людей, несомненно, почтенных, и видели в этом доказательство тому, что и вся революция отвечает воле народа”44. Генералы и подумать не могли, что еще до того, как они поддержали парламент, они уже превратились в пешки на российском политическом поле. Их действия определялись поступавшей из Петрограда информацией, той, которой хотелось верить, и которая поэтому расценивалась как достоверная. Граф Д. Ф. Гейден вспоминал о Рузском: “Это был благородный человек, любивший свою родину, с большим здравым смыслом, независимый и самостоятельный в своих мнениях, так как выше всего ценил правду. И если действительно виновен, что был последней каплей, воздействовавшей на государя при принятии последним решения, погубившего в конце концов Россию, то сделал это только думая, что все уже кончено, раз весь Петербург с великими князьями включительно присягнули Временному правительству, и желая дать возможность государю сделать это якобы по своему почину, а не быть скинутым против своего желания, мятежниками”45. И это действительно так. Тем не менее, царь не простил Рузского – его, единственного из всех главкомов. Будучи в Екатеринбурге в заключении, Николай II сказал: “Бог не покидает меня. Он дает мне силы простить всем врагам, но я не могу победить себя в одном: я не могу простить генерала Рузского”46.

Как и прочие высшие военачальники, Рузский не удержался от критики старого режима, к крушению которого приложил усилия. В одном из интервью, данных вскоре после февральского переворота, он даже заявил: “Корпусов для усмирения революции отрешившийся от престола царь мне не предлагал посылать по той простой причине, что я убедил его отречься от престола в тот момент, когда для него самого ясна стала неисправимость положения”. Тот же тезис Рузский развивал и в последующем – например, в разговоре с членами Думы Н. О. Янушкевичем и Ф. Д. Филоненко: “Из разговора с генералом Рузским выяснилось, что в деле отречения императора от престола он сыграл очень видную роль, что он просто настаивал на этом. И… еще раньше, до отречения, говорил о необходимости немедленного введения ответственного министерства, так как иначе дело может кончиться очень плохо”47. Таким образом, генерал недвусмысленно дал понять о своей ключевой роли в отречении от престола Николая II. Разумеется, такое заявление было слишком громким, но оно показательно. Впоследствии, в 1918 г., находясь на лечении на Кавказе и оказавшись на территории, контролируемой большевиками, Рузский попытался представить в ином свете свою роль в событиях Февраля. В беседе с С. Н. Вильчковским, сумевшим добраться к белым, Рузский уже утверждал, что виноват перед императором “не более, чем другие главнокомандующие и во всяком случае менее, чем Алексеев”. То есть Рузский попытался поставить себя на одну доску с Эвертом и В. В. Сахаровым, которые до последнего момента не желали поддерживать переворот и присоединились лишь после давления Ставки в лице Алексеева, поддержанного как раз Рузским. Однако более справедлив автор предисловия к сборнику документов об отречении царя: “Нет сомнения в том, что Рузский действовал в полном контакте с думскими верхами и настаивал на необходимости немедленного отречения”48.

Первое время Рузский продолжал занимать должность главнокомандующего армиями Северного фронта. После революции он, в связи со своей

________________________________________

ролью в отречении императора, питал надежды стать верховным главнокомандующим, хотя во Временном правительстве, обсуждались кандидатуры Алексеева и Брусилова. В середине марта военный министр А. И. Гучков направил телеграмму в штабы армий и фронтов: “Временное правительство, прежде чем окончательно решить вопрос об утверждении верховным главнокомандующим генерала Алексеева, обращается к вам с просьбой сообщить вполне откровенно и незамедлительно ваше мнение об этой кандидатуре”. Эверт, Брусилов и Сахаров с некоторыми оговорками, но поддержали кандидатуру Алексеева. От ответа уклонился лишь Рузский: “По моему мнению, выбор верховного должен быть сделан волей правительства. Принадлежа к составу действующей армии, высказываться по этому вопросу для себя считаю невозможным”. Его поддержали и подчиненные. Данилов отметил, что Алексеев является “отменным начальником штаба верховного главнокомандующего. Но боевой репутации в войсках генерал Алексеев не имеет и имя его среди них популярностью не пользуется”. А командующий 1-й армии А. И. Литвинов заявил напрямую, что “наилучшей комбинацией было бы назначение генерала Рузского верховным главнокомандующим, а генерала Алексеева его начальником штаба”49. Но выбор уже был сделан.

Временное правительство не забыло тех услуг, что были оказаны главкосевом в момент падения монархии, и ему еще доверяли. Все изменилось с отставкой наиболее консервативно настроенных членов правительства – министра иностранных дел П. Н. Милюкова и Гучкова. В апреле Алексеев отправил Рузского в отставку: “Алексеев уволил главнокомандующего Рузского и командующего армией Радко-Дмитриева за слабость военной власти и оппортунизм. Он съездил на Северный фронт и, вынеся отрицательное впечатление о деятельности Рузского и Радко-Дмитриева, деликатно поставил вопрос об их “переутомлении”. Так эти отставки и были восприняты тогда обществом и армией. По таким же мотивам Брусилов [впоследствии] уволил Юденича”50.

После отставки Рузский некоторое время жил в Петрограде в качестве пенсионера “с мундиром”. В столице он наносил многочисленные визиты, встречался с коллегами по ремеслу, пытался сделать что-нибудь посильное для остановки крушения армии. З. Н. Гиппиус 19 июля 1917 г. в своем дневнике записывала, что несколько раз в эти дни видела Рузского, который бывал у нее в гостях: “Маленький, худенький старичок, постукивающий мягкой палкой с резиновым наконечником. Слабенький, вечно у него воспаление в легких. Недавно оправился от последнего. Болтун невероятный, и никак уйти не может, в дверях стоит, а не уходит… Рузский с офицерами держал себя… отечески-генеральски. Щеголял этой “отечественностью”, ведь революция! И все же оставался генералом”51.

И после отставки генералы участвовали в решении важнейших военно-политических вопросов – например, на совещании в Ставке 16 июля, посвященном результатам и последствиям провала июньского наступления, присутствовал и Рузский. В начале августа 1917 г. вместе с Брусиловым, также отправленным в отставку, Рузский участвовал в Московском совещании общественных деятелей. Как и его отставные коллеги – Алексеев, Брусилов, Юденич, Каледин, он считал, что положение армии безнадежно. 12 октября Рузский участвовал во втором совещании общественных деятелей в Москве. В своей речи он выразил сочувствие арестованному Л. Г. Корнилову и его сторонникам, разделяя идею военной диктатуры во имя сохранения целостности государства. Рузский особенно высоко оценил Деникина, который до корниловского выступления командовал армиями Западного фронта.

Вскоре после Октябрьского переворота Рузский вместе с Радко-Дмитриевым отправился лечиться в Кисловодск. На курорте генералов застала

________________________________________

разворачивавшаяся гражданская война. Распад Кавказского фронта и начало вооруженной борьбы отрезали Рузского от Центральной России. Когда генералы переехали в Пятигорск, где распоряжалось командование Кавказской Красной армии, их наряду с другими представителями “бывших” взяли в заложники. После мятежа И. Л. Сорокина против большевистской власти на Кавказе заложники, находившиеся в Пятигорске, никакого отношения к фельдшеру Сорокину не имевшие, 18 октября 1918 г. в количестве 106 человек были расстреляны на склоне Машука. В их числе был и отказавшийся вступить в Красную армию генерал от инфантерии Николай Владимирович Рузский.

Современники в большинстве своем относительно невысоко оценивали Рузского как военачальника. Квинтэссенцией подобной характеристики можно привести слова А. А. Керсновского52, в своей работе опиравшегося на мнения русской эмиграции и личные свидетельства участников первой мировой войны, многие из которых воевали под началом Рузского: “Стоит ли упоминать о Польской кампании генерала Рузского в сентябре – ноябре 1914 года? О срыве им Варшавского маневра Ставки и Юго-Западного фронта? О лодзинском позоре? О бессмысленном нагромождении войск где-то в Литве, в 10-й армии, когда судьба кампании решалась на левом берегу Вислы, где на счету был каждый батальон? И, наконец, о непостижимых стратегическому – и просто человеческому – уму бессмысленных зимних бойнях на Бзуре, Равке, у Болимова, Боржимова и Воли Шидловской53?”. Советские военные ученые также не ставили высоко генерала Рузского.

Однако существует и противоположное мнение. Великий князь Андрей Владимирович писал о нем восторженно: “Человек с гением. Талант у него, несомненно, был большой. Лодзинская и Праснышская операции будут со временем рассматриваться как великие бои, где гений главнокомандующего проявился вовсю. Не оценили его, не поняли гений и скромность Рузского. Это большая потеря и для фронта, и для России”54. Выгодное для Рузского свидетельство оставил и протопресвитер фронта: “Выше среднего роста, болезненный, сухой, сутуловатый, со сморщенным продолговатым лицом, с жидкими усами и коротко остриженными, прекрасно сохранившимися волосами, в очках, он в общем производил очень приятное впечатление. От него веяло спокойствием и уверенностью. Говорил он сравнительно немного, но всегда ясно и коротко, умно и оригинально; держал себя с большим достоинством, без тени подлаживания и раболепства. Очень часто спокойно и с достоинством возражал великому князю”55. Итак, с одной стороны, “лодзинский позор”, с другой – лодзинские “великие бои”. При этом, очевидно, великий князь выражал лишь свое мнение, а также позицию окружения Рузского, остававшегося в штабе Северо-Западного фронта и при Алексееве в 1915 г., а Керсновский опирался на оценки многочисленных участников войны.

Парадоксальным образом оба мнения по-своему верны. Действительно, в России можно было бы найти военачальников лучше Рузского. Однако в России начала XX в. продвижение по служебной лестнице во многом зависело от личных связей внутри высшего генералитета. Лучшие командующие – П. А. Лечицкий, П. А. Плеве, В. Е. Флуг не имели вверху “сильной руки”. В то же время Рузский являлся креатурой военного министра Сухомлинова. При той системе выдвижения, какая существовала в Российской империи, Рузский являлся еще неплохим вариантом – хотя бы в сравнении со своим предшественником на Северо-Западном фронте Я. Г. Жилинским, проигравшим Восточно-Прусскую наступательную операцию августа 1914 года.

Такой противник, как немцы, столь основательно подготовившиеся к войне, не мог быть разгромлен в короткие сроки. Русская армия не была

________________________________________

исключением: австро-венгры и турки выглядели слабее русских, но немцы показали себя более сильным противником. Рузский на протяжении почти всей войны был вынужден драться против немцев (единственное исключение – первый месяц войны на Юго-Западном фронте, выдвинувший Рузского). Поэтому, не отличаясь сильной волей и находясь под влиянием окружения, он не мог не уступать лучшему немецкому полководцу – Э. Людендорфу. Отсюда и неудачи, и большие потери даже при успехах. Были ли бы на его месте лучше другие генералы – неизвестно. Второго М. Д. Скобелева в России тогда не нашлось. Брусилов воевал преимущественно против австрийцев, а Юденич провел всю войну на Кавказском фронте, где немцы были представлены разве что в качестве советников. В такой обстановке Данилов был прав, когда писал, что Рузского уважали и ценили не только в действующей армии, но и во всей России и что он был военачальником, заслужившим звание одного из лучших генералов дореволюционной русской армии56.

Примечания

1. Военно-исторический вестник, 1965, N 25, с. 5 – 6.

2. ПОРОШИН А. А. Военно-теоретическая и практическая подготовка военачальников русской армии накануне первой мировой войны. – Военно-исторические исследования в Поволжье (Саратов), 2007, вып. 8, с. 73.

3. Развитие тактики русской армии (XVIII в. – начало XX в.). М. 1957, с. 271.

4. СУХОМЛИНОВ В. А. Воспоминания. Мемуары. Минск. 2005, с. 137.

5. ДАНИЛОВ Ю. Н. Россия в мировой войне 1914 – 1915 гг. Берлин. 1924, с. 193 – 194.

6. ГОЛОВИН Н. Н. Дни перелома Галицийской битвы. Париж. 1940, с. 22.

7. ГОЛОВИН Н. Н. Галицийская битва. Первый период. Париж. 1930, с. 329.

8. Борис Васильевич Сергиевский. 1888 – 1971. Нью-Йорк. 1975, с. 16.

9. ДОМАНЕВСКИЙ В. Н. Мировая война. Кампания 1914 года. Париж. 1929, с. 60.

10. Цит. по: Граф Келлер. М. 2007, с. 338.

11. Дневник Николая II (1913 – 1918). М. 2007, с. 165.

12. БРУСИЛОВ А. А. Мои воспоминания. М. 1983, с. 67.

13. Борис Васильевич Сергиевский, с. 27.

14. Военно-исторический вестник, 1964, N 23, с. 7.

15. НЕЛИПОВИЧ С. Г. Варшавское сражение. Октябрь 1914 [года]. Цейхгауз. 2006.

16. Лодзинская операция. Сб. документов империалистической войны. М. -Л. 1936, с. 60.

17. СЕМАНОВ С. Н. Брусилов. М. 1980, с. 118.

18. ЛАРИОНОВ Я. М. Записки участника мировой войны. Харбин. 1936, с. 177.

19. Лодзинская операция, с. 20.

20. История военной стратегии России. М. 2000, с. 124.

21. БОНЧ-БРУЕВИЧ М. Д. Вся власть Советам. Воспоминания. М. 1957, с. 60.

22. Первая мировая в жизнеописаниях русских военачальников. М. 1994, с. 40.

23. ЛЕМКЕ М. К. 250 дней в царской Ставке. Т. 1. Минск. 2003, с. 34.

24. См., напр.: ФУЛЛЕР У. Внутренний враг: Шпиономания и закат императорской России. М. 2009.

25. ПОЛИВАНОВ А. А. Из дневников и воспоминаний по должности военного министра и его помощника. Т. 1. М. 1924, с. 161.

26. ФЛОРИНСКИЙ М. Ф. Кризис государственного управления в России в годы первой мировой войны. Л. 1988, с. 176, 183 – 185.

27. Дневник бывшего великого князя Андрея Владимировича. Л. 1925, с. 57, 60.

28. ЛАВЕРЫЧЕВ В. Я. Военный государственно-монополистический капитализм в России. М. 1988, с. 267.

29. ПОЛИВАНОВ А. А. Ук. соч., с. 218.

30. БАХТУРИНА А. Ю. Окраины Российской империи: государственное управление и национальная политика в годы первой мировой войны. М. 2004, с. 105.

31. БРУСИЛОВ А. А. Мои воспоминания. М. 2001, с. 368.

32. Государственный архив Российской Федерации, ф. 5972, оп. 3, д. 81, л. 1 – 1об.

33. ДРЕЙЕР В. Н. На закате империи. Мадрид. 1965, с. 56.

34. БОНЧ-БРУЕВИЧ М. Д. Ук. соч., с. 104.

35. Красный архив, 1929, N 3(34), с. 49 – 50.

________________________________________

36. Цит. по: НЕЛИПОВИЧ С. Г. Брусиловский прорыв. М. 2006, с. 33.

37. Российский государственный военно-исторический архив, ф. 2003, оп. 2, д. 1017, л. 142.

38. Там же, оп. 1, д. 63, л. 109 – 112, 119; д. 68, л. 290 – 295, 329 – 330.

39. Там же, оп. 2, д. 1017, л. 53, 113об., 116об.

40. Там же, л. 114.

42. Цит. по: АВРЕХ А. Я. Царизм накануне свержения. М. 1989, с. 145.

43. Литература русского зарубежья. Антология. Т. 2. М. 1990, с. 370.

44. РЕДИГЕР А. Ф. История моей жизни. Воспоминания военного министра. Т. 2. М. 1999, с. 444.

45. Военно-исторический вестник, 1971, N 37, с. 14.

46. Цит. по: ФИРСОВ С. Л. Николай II. Пленник самодержавия. СПб. 2009, с. 99.

47. 1917. Разложение армии. М. 2010, с. 91.

48. Отречение Николая II. Воспоминания очевидцев, документы. М. 1990, с. 13, 142, 145.

49. ПОРТУГАЛЬСКИЙ Р. М., РУНОВ В. А. Верховные главнокомандующие Отечества. М. 2001, с. 607 – 608.

50. ДЕНИКИН А. И. Очерки русской смуты: Крушение власти и армии. Минск. 2003, с. 202.

51. ГИППИУС З. Н. Дневники. Т. 2. М. 1999, с. 104.

52. КЕРСНОВСКИЙ А. А. История русской армии. Т. 4. М. 1994, с. 180.

53. Здесь речь идет о боях в ходе Праснышской наступательной операции февраля-марта 1915 года.

54. Дневник бывшего великого князя Андрея Владимировича, с. 23.

55. ШАВЕЛЬСКИЙ Г. Воспоминания последнего протопресвитера русской армии и флота. Т. 1. Нью-Йорк. 1954, с. 255.

56. ДАНИЛОВ Ю. Н. На пути к крушению. М. 2000, с. 206 – 207.

Вопросы истории. – 2012. – № 4. – C. 53-72

Оськин Максим Викторович – кандидат исторических наук, старший преподаватель Института законоведения и управления Всероссийской полицейской ассоциации. Тула.

«Генерал-адъютант Н. В. Ру́зский. Герой Львова». Почтовая открытка времён Первой мировой войны

Никола́й Влади́мирович Ру́зский (6 (18) марта (1854-03-18 ) - 1 ноября , Пятигорск) - генерал-адъютант (с 22 сентября 1914 года), генерал от инфантерии (с 29 марта 1909 года), член Военного (с 31 января 1909 года) и Государственного (с 17 марта 1915 года) советов. Участник русско-турецкой 1877-1878 годов, русско-японской 1904-1905 годов и Первой мировой войн. Заговорщик, играл важную роль в событиях Февральского переворота .

Биография

Из дворян Калужской губернии. Род Рузских берет своё начало от городничего уездного подмосковного города Руза в конце XVIII века Алексея Михайловича Лермонтова (Острожниковская линия рода Лермонтовых). Отец - Владимир Дмитриевич Рузский (1829-1855) , чиновник XII класса. В раннем возрасте лишился отца и был взят под покровительство Московского опекунского совета .

В 1884 году женился на дочери отставного капитана Зиновии Александровне Боржезовской. Имел трех дочерей .

С 11 марта 1882 по 26 ноября 1887 года - старший адъютант штаба Киевского военного округа . В мае - октябре 1881 года командовал батальоном 131-го пехотного Тираспольского полка . С 26 ноября 1887 года начальник штаба 11-й кавалерийской дивизии . С 19 марта 1891 года - начальник штаба 32-й пехотной дивизии . С 23 июля 1896 года командир 151-го пехотного Пятигорского полка . С 13 декабря 1896 года окружной генерал-квартирмейстер штаба Киевского военного округа. Во время службы в Киевском военном округе пользовался большим авторитетом и уважением среди сослуживцев и начальства. С 10 апреля 1904 года начальник штаба Виленского военного округа .

В 1906 году участвует в разработке "Положения о полевом управлении войсками в военное время". С мая 1907 года - член Верховного военно-уголовного суда по расследованию дела о сдаче Порт-Артура . С 6 октября 1909 года - командир 21-го армейского корпуса . Отчислен от командования ввиду слабого здоровья.

С декабря 1909 (январь 1910 года по новому стилю) член Военного совета при военном министре, занимался разработкой уставов и наставлений, был одним из авторов Полевого устава 1912 года. 7 февраля 1912 года вновь назначен на важнейший пост в армии: помощника командующего войсками Киевского военного округа - по существовавшему плану в случае войны с Германией и Австро-Венгрией командующий войсками КВО генерал Н. И. Иванов назначался главнокомандующим войсками Юго-Западного фронта, а Рузский - командующим армией, сформированной на базе Киевского военного округа .

Первая мировая война

Н. В. Рузский, 1914

С 19 июля по 3 сентября 1914 года командовал 3-й армией . В начале войны несмотря на поступавшие сведения об австрийском наступлении в направлении Люблин - Холм упорно продолжал наступление на Львов. За бои с австрийцами и в первую очередь за взятие Львова вдвойне награждён орденом Святого Георгия 4-й и 3-й степени (ВП 23 августа 1914 года). За Галицийскую битву награждён орденом Святого Георгия 2-й степени (ВП 22 октября 1914 года), став одним из трёх награждённых высших военачальников этой очень высокой наградой . Обрёл славу «завоевателя Галиции» и громкую славу в общественных, в том числе оппозиционных кругах.

С 3 сентября 1914 года - Главнокомандующий армиями Северо-Западного Фронта . Под его командованием войска фронта сражались в Варшавско-Ивангородской , Лодзинской (во время которой, несмотря на достигнутый успех 1-й и 10-й армий Рузский отдал приказ об отступлении, из-за чего попавшая в окружение группа германских войск генерала Р. Шеффер-Бояделя смогла выйти из окружения) и Августовской операциях, (в последней именно его действия стали причиной катастрофы 10-й армии). Как военачальник имел привычку обвинять подчиненных в своих неудачах, в частности добился отстранения командующих армиями - П. К. Ренненкампфа и С. М. Шейдемана на Седлецком совещании Ставки, тем самым оправдывая свой приказ о свертывании наступления войск его фронта. Однако деятельностью данных генералов не безосновательно выражало недовольство военное командование Ставки и военный министр. 13 марта 1915 года Рузский заболел и покинул фронт, сдав командование генералу М. В. Алексееву .

17 марта 1915 года назначен членом Государственного , а 20 мая 1915 года также Военного советов. Вернулся на высший командный пост благодаря личному решению императора Николая II , несмотря на ранее выявившиеся его недостатки как военачальника.

Адвокат Н. П. Карабчевский оставил воспоминания, записанные со слов жены Великого князя Иоанна Константиновича Елены Петровны , что когда она содержалась в екатеринбургской тюрьме, то её навещал врач цесаревича В. Н. Деревенко , который рассказал ей об отзыве Николая II о Н. В. Рузском, сделанном уже в ссылке: «Бог не оставляет меня, Он даёт мне силы простить всех моих врагов и мучителей, но я не могу победить себя ещё в одном: генерал-адъютанта Рузского я простить не могу!»

В беседе с генералом С. Н. Вильчковским в 1918 г. генерал Н. В. Рузский подробно рассказывал о стойком сопротивлении Императора Николая II оказываемому на него давлению по введению «Ответственного министерства» (По замыслу оппозиции это министерство должно было подчиняться не Императору, а главе кабинета, в свою очередь ответственного перед Думой. То есть, заговорщики стремились к введению парламентского строя в России, что шло вразрез с существующим законодательством Империи). На горячие доводы Рузского о необходимости немедленного введения Ответственного министерства [ ] "Государь возражал спокойно, хладнокровно и с чувством глубоко убеждения. Основная мысль Государя была, что он для себя в своих интересах ничего не желает, ни за что не держится, но считает себя не в праве передать всё дело управления Россией в руки людей, которые сегодня, будучи у власти, могут нанести величайший вред Родине, а завтра умоют руки, «подав с кабинетом в отставку». «Я ответственен перед Богом и Россией за всё, что случится и случилось», сказал Государь, «будут ли министры ответственны перед Думой и Государственным советом - безразлично. Я никогда не буду в состоянии, видя, что делается министрами не ко благу России, с ними соглашаться, утешаясь мыслью, что это не моих рук дело, не моя ответственность» . Рузский старался доказать Государю, что его мысль ошибочна, что следует принять формулу: «государь царствует, а правительство управляет». Государь говорил, что эта формула ему непонятна, что надо было иначе быть воспитанным, переродиться. Генерал Рузский спорил, возражал, доказывал и наконец после полутора часов получил от Государя соизволение, что он согласен на ответственное министерство. Остается совершенно непонятным, почему царь вдруг изменил своим убеждениям и согласился. Анализ документов приводит к выводу, что это решение принималось от имени Государя, но не самим Государем .

Делясь своими воспоминаниями уже после свержения монархии и большевистского переворота, незадолго до своей мучительной кончины, генерал Рузский стремился оправдаться перед потомками. Он понимал, что столь внезапное изменения мнения Императора в пользу Ответственного министерства будет выглядеть подозрительным. Поэтому Рузский пытался уверить, что перед тем, как Император дал своё согласие, он, Рузский, заметил, что в Государе произошла «какая-то перемена ». Государь «проявлял что-то похожее на безразличие » . Для Рузского важно было, чтобы в памяти потомков сложилось убеждение, что всё происходило с полного согласия Царя. Рузский хотел выглядеть не заговорщиком, а верноподданным, действующим в согласии со своим Государем.

После февральской революции активно выступал за поддержание дисциплины в армии, в результате чего имел разногласия с военным министром А. И. Гучковым и генералом М. В. Алексеевым. 25 марта 1917 года Н. В. Рузский потерял пост главнокомандующего фронтом. Уехал в Кисловодск .

После Октябрьской революции

Был арестован 11 сентября 1918 года в Ессентуках красными. Отказался возглавить части Красной армии, ссылаясь на неприятие войны «русских с русскими» . 18 октября 1918 года (2 ноября по новому стилю) был выведен на Пятигорское кладбище в составе группы заложников и убит кинжалом лично армянским чекистом Г. А. Атарбековым . Генерал, согласно показанию свидетеля, скончался после пяти нанесенных ему ударов, не издав при этом ни единственного стона .

Воинские звания

Награды

• Орден Святой Анны 4 ст. (1877)
• Орден Святой Анны 3 ст. с мечами и бантом (1878)
• Орден Святого Станислава 2 ст. (1883)
• Орден Святой Анны 2 ст. (1888)
• Орден Святого Владимира 4 ст. (1891)
• Орден Святого Владимира 3 ст. (1894)
• Орден Святого Станислава 1 ст. (1899)
• Орден Святой Анны 1 ст. с мечами (1905)
• Орден Святого Владимира 2 ст. с мечами (1905)
• Орден Белого Орла (06.12.1911)
• Орден Святого Александра Невского (06.12.1913)
• Орден Святого Георгия 4 ст. (23.08.1914)
• Орден Святого Георгия 3 ст. (23.08.1914)
• Орден Святого Георгия 2 ст. (22.10.1914)

, в рамках рубрики «Исторический календарь», мы начали новый проект, посвященный приближающемуся 100-летию революции 1917 года. Проект, названный нами «Могильщики Русского царства», посвящен виновникам крушения в России самодержавной монархии ‒ профессиональным революционерам, фрондирующим аристократам, либеральным политикам; генералам, офицерам и солдатам, забывшим о своем долге, а также другим активным деятелям т.н. «освободительного движения», вольно или невольно внесшим свою лепту в торжество революции ‒ сначала Февральской, а затем и Октябрьской. Продолжает рубрику очерк, посвященный командующему Северным фронтом генералу Н.В. Рузскому, сыгравшему одну из ключевых ролей в свержении царского самодержавия.

Николай Владимирович Рузский родился 6 марта 1854 года в дворянской семье, жившей в Калужской губернии. Не совсем обычная фамилия генерала объясняется тем, что по преданию, род Рузских берет свое начало от дворянина А.М. Лермонтова, жившего в XVIII веке в подмосковном городе Руза. Отец будущего генерала ‒ Владимир Виттович Рузский служил чиновником и скончался, когда Николай пребывал еще в детском возрасте, в связи с чем мальчик был взят под покровительство Московского опекунского совета.

В 1865 году Николай поступил в 1-ю петербургскую военную гимназию, которую окончил по первому разряду (1870). Затем последовало обучение в Константиновском военном училище, которое он также закончил по первому разряду (1872). Молодой человек был зачислен в лейб-гвардии Гренадерский полк. Ротным командиром он принял участие в Русско-турецкой войне 1877‒1878 гг., отличился при взятии крепости Горный Дубняк, был ранен в ногу. За отвагу и мужество, проявленные в боях с турками, Н.В. Рузский был награжден орденом Святой Анны 4-й степени с надписью «За храбрость».

Желая продолжить образование, отличившийся молодой офицер в 1878 г. был прикомандирован к запасному батальону для подготовки к поступлению в Николаевскую Академию Генерального Штаба, обучение в которой открывало большие возможности для карьерного роста. Окончив академию по первому разряду (1881), Рузский был назначен помощником старшего адъютанта штаба Казанского военного округа. Карьера талантливого офицера складывалась более чем успешно. В 1882 году он был уже старшим адъютантом штаба Киевского военного округа; с 1887-го служил начальником штаба 11-й кавалерийской дивизии, а с 1891 года был начальником штаба 32-й пехотной дивизии. В 1896 г. Рузский некоторое время командовал 151-м пехотным Пятигорским полком, но в конце того же года получил чин генерал-майора и должность окружного генерал-квартирмейстера штаба Киевского военного округа. А в 1903-м «за отличие» Рузский был досрочно произведен в чин генерал-лейтенанта.

Однако, пользовавшийся расположением командующего войсками округа генерала М.И. Драгомирова, ценившего своего подчиненного за ум и характер, Рузский далеко не у всех вызывал такую же высокую оценку. Генерал Генерального штаба Адариди так отзывался о Рузском: «Трудно понять, как такой знаток людей, каким был Драгомиров, мог его выдвинуть, так как ни особым талантом, ни большими знаниями он не обладал. Сухой, хитрый, себе на уме, мало доброжелательный, с очень большим самомнением, он возражений не терпел, хотя то, что он высказывал, часто никак нельзя было назвать непреложным. К младшим он относился довольно высокомерно и к ним проявлял большую требовательность, сам же уклонялся от исполнения поручений, почему-либо бывших ему не по душе. В этих случаях он всегда ссылался на состояние своего здоровья» .

Русско-японская война застала генерала Рузского в должности начальника штаба Виленского военного округа. Имевший хорошую репутацию и авторитет, генерал был направлен на театр военных действий начальником штаба 2-й Маньчжурской армии. Он участвовал в сражениях при Сандепу и Мукдене и, по мнению Генерального штаба, проявил себя как один из лучших генералов и ценных работников. При отступлении Русской армии от Мукдена, находясь в арьергарде армии, Рузский, упав с лошади, получил травму, но, несмотря на увечье, остался в действующей армии.

После окончания войны Н.В. Рузский, как ценный штабной работник, был привлечен к разработке «Положения о полевом управлении войсками в военное время». В 1907 г. его ввели в состав Верховного военно-уголовного суда по расследованию дела о сдаче Порт-Артура. А в 1909-м Рузский был назначен командиром 21-го армейского корпуса, но вскоре был отстранен от командования ввиду слабого здоровья. Для генерала снова началась штабная служба: он был членом Военного совета при военном министре, занимался разработкой уставов и наставлений, был одним из авторов Полевого устава 1912 г. В 1909 г. Рузский был уже «полным генералом», получив чин генерала от инфантерии. За два года до начала Первой мировой войны он был назначен на пост помощника командующего войсками Киевского военного округа генерала Н.И. Иванова и должен был, в случае военного конфликта с Германией и Австро-Венгрией сразу же взять на себя командование армией, сформированной на базе округа.

Когда разразилась Мировая война, Рузский возглавил 3-ю армию. Пользовавшийся личным доверием и расположением Императора, в сентябре 1914 года Рузский был произведен в генерал-адъютанты, а за успешные бои с австрийцами и взятие Львова был награжден сразу двумя степенями высший воинской награды ‒ ордена Святого Георгия (4-й и 3-й). За Галицийскую битву, в ходе которой русские войска заняли почти всю восточную Галицию, Буковину и осадили Перемышль, Рузский был удостоен ордена Святого Георгия 2-й степени, став, таким образом, одним из трех русских военачальников, награжденных тремя степенями военного ордена. (Помимо Рузского три степени ордена Св. Георгия за Первую мировую войну имели лишь Верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич и командующий Юго-Западным фронтом генерал Н.И. Иванов). В это время Рузский обрел всенародную славу как «завоеватель Галиции», его портреты печатались на страницах всероссийской прессы, подвиги генерала изображались на лубках и прославлялись в незатейливых стихах, присылаемых их авторами в газеты.

Находясь на пике славы, в сентябре 1914 г. Рузский вместо Я.Г. Жилинского был назначен Главнокомандующим армиями Северо-Западного фронта. Под его командованием солдаты Русской армии сражались в Варшавско-Ивангородской, Лодзинской и Августовской операциях. Но в ходе них выяснилось, что Рузский допустил целый ряд серьезных ошибок, дорого стоящих нашей армии. Во время Лодзинской операции Рузский, несмотря на достигнутый нашими армиями успех, отдал приказ об отступлении, из-за чего группа германских войск смогла выйти из окружения. А в Августовской операции именно его действия стали причиной . Кроме того, как отмечали современники, у Рузского была привычка обвинять в своих ошибках и неудачах подчиненных, которые, как правило, и расплачивались за стратегические провалы командующего фронтом. А некоторые успехи Рузского позже были оценены военными историками как желание генерала стяжать себе славу, а не как продуманные действия, направленные к общему успеху.

Генерал А.П. Будберг вспоминал: «Генерала Сиверса обвинили и покарали ‒ он командовал 10 армией и ответил полностью за постигшую ее катастрофу. Следователем, судьею и экзекутором явился Главнокомандовавший Севевро-Западным фронтом генерал-адъютант Рузский, фактически несравненно более виновный в разгроме нашей армии (...). Ведь все самые подробные данные о положении наших корпусов и дивизий и об обнаруженных против них неприятельских силах были отлично и своевременно известны оперативному отделу штаба фронта... (...) Эти сведения не могли оставлять сомнений в том, какая опасная для 10 армии операция была начата против нее неприятелем. Затем, штабу фронта было отлично известно, что на всем 170 верстном фронте 10 армии не имелось ни одного батальона в резерве, и что, следовательно, в руках генерала Сиверса не было ни малейшей возможности встретить немецкий обход соответственным контрманевром, т.е. активными действиями своего резерва против обходящего неприятеля. При таких условиях само фронтовое Главнокомандование обязано было трезво оценить всю опасность положения 10 армии, взять на себя руководство и ответственность и само приказать генералу Сиверсу немедленно и со всей поспешностью увести его растянутые и безрезервные корпуса из под уже неотвратимого и неостановимого и в высокой степени опасного флангового удара, и не считаться при этом уже ни с чем другим, кроме избавления целой армии от нависшей над ней и неоспоримой угрозы двойного обхода...» Но наказание понес только генерал Сиверс, отстраненный от командования, Рузский же вышел сухим из воды.

Генерал А.А. Брусилов оставил о Рузском следующий отзыв: «...человек умный, знающий, решительный, очень самолюбивый, ловкий и старавшийся выставлять свои деяния в возможно лучшем свете, иногда в ущерб своим соседям, пользуясь их успехами, которые ему предвзято приписывались» . А известный военный историк А.А. Керсновский, анализируя взятие Рузским Львова, писал, что штаб 3-й армии, упорно не желал считаться с создавшейся на театре войны обстановкой: «Генерал Рузский был всецело под влиянием своего начальника штаба генерала В.М. Драгомирова, а этот последний твердо решил искать лавров на штурме "первоклассной крепости" Львова. С 13 по 20 августа расплывчатые директивы штаба фронта (полупросьбы, полуприказания) указывали на всю важность и решительность событий на люблинском и томашовском направлениях и на всю срочность помощи 5-й армии. Рузский и Драгомиров оставались глухими к этим доводам, преследуя лишь свои узкоэгоистические цели. Отписываясь на уговоры фронта двигаться главными силами на север от Львова и направить XXI корпус и конницу в тыл Ауффенбергу, штаб 3-й армии все продолжал ломить фронтально на никому ненужный Львов...»

Подводя итог первого года войны, Керсновский резюмировал: «...Было сорвано наше "наступление в сердце Германии". Генерал Рузский, на немощные плечи которого была возложена эта грандиозная задача, с нею не справился. Не сумев ничего организовать, не желая ничего предвидеть, ни даже видеть совершившееся, он сделал все от него зависевшее для осуществления неслыханной катастрофы. Катастрофы этой не произошло благодаря стойкости войск и энергии штаба 5-й армии, возглавлявшейся мужественным Плеве. Тактический позор Лодзи ‒ позор Брезин ‒ выправлялся крупным стратегическим успехом. Германская армия ретировалась из-под Лодзи растерзанной. (...) Армиям Северо-Западного фронта оставалось преследовать ее и даже просто следовать за ней, дав тем временем возможность Юго-Западному фронту нанести решительный удар австро-венгерским армиям у Кракова. Но генерал Рузский не желал видеть этих выгод. Растерявшийся, деморализованный, он все свои помыслы обратил на отступление ‒ отступление сейчас же и во что бы то ни стало. Рузскому удалось навязать свои взгляды стратегически пустопорожнему месту, именовавшемуся "Ставкой Верховного главнокомандующего", ‒ и Ставка целиком пошла по плачевному камертону штаба Северо-Западного фронта. Всю свою вину генерал Рузский свалил на подчиненных» .

В марте 1915 года Н.В. Рузский, сославшись на болезнь, покинул фронт, сдав командование генералу М.В. Алексееву. Его ближайший помощник, начальник штаба Северо-Западного фронта генерал М.Д. Бонч-Бруевич, вспоминал: «Весной 1915 года генерал Рузский заболел и уехал лечиться в Кисловодск. Большая часть "болезней" Николая Владимировича носила дипломатический характер, и мне трудно сказать, действительно ли он на этот раз заболел, или налицо была еще одна сложная придворная интрига» . Получив назначение членом Государственного и Военного советов, Рузский на некоторое время отошел от непосредственного командования войсками, однако уже в июне 1915-го он, по личному решению Императора Николая II, несмотря на выявленные недостатки и ошибки, вновь получил командование армией, а с августа того же года был поставлен на пост главнокомандующего армиями Северного фронта. Впрочем, с декабря 1915 по август 1916 года Рузский по состоянию здоровья сдавал командование фронта, а вернувшись на этот пост, отличался большой осторожностью и избегал решительных действий.

А.А. Керсновский крайне нелестно отзывается о полководческих талантах Рузского: «Стоит ли упоминать о Польской кампании генерала Рузского в сентябре ‒ ноябре 1914 года? О срыве им Варшавского маневра Ставки и Юго-Западного фронта? О лодзинском позоре? О бессмысленном нагромождении войск где-то в Литве, в 10-й армии, когда судьба кампании решалась на левом берегу Вислы, где на счету был каждый батальон... И, наконец, о непостижимых стратегическому ‒ и просто человеческому ‒ уму бессмысленных зимних бойнях на Бзуре, Равке, у Болимова, Боржимова и Воли Шилдовской? (...) Один лишь Император Николай Александрович всю войну чувствовал стратегию. Он знал, что великодержавные интересы России не удовлетворит ни взятие какого-либо "посада Дрыщува", ни удержание какой-нибудь "высоты 661" (...) но, добровольно уступив свою власть над армией слепорожденным военачальникам, не был ими понят. Все возможности были безвозвратно упущены, все сроки пропущены. И, вынеся свой приговор, история изумится не тому, что Россия не выдержала этой тяжелой войны, а тому, что русская армия могла целых три года воевать при таком руководстве!»

Зато в событиях февраля 1917 года генералу Рузскому довелось «отличиться». Поддерживая связи с думской либеральной оппозицией (которая, заметим, всячески его прославляла как выдающегося полководца) и являясь одним из активных участников военного заговора против Государя, Рузский сыграл крайне важную роль в отречении Императора Николая II. «Вожди армии фактически уже решили свергнуть царя, ‒ вспоминал хорошо осведомленный о планах российской оппозиции британский премьер Д. Ллойд-Джордж. ‒ По-видимому, все генералы были участниками заговора. Начальник штаба генерал Алексеев был безусловно одним из заговорщиков. Генералы Рузский, Иванов и Брусилов также симпатизировали заговору» . Об этом же писал и генерал Бонч-Бруевич: «Мысль о том, что, пожертвовав царем, можно спасти династию, вызвала к жизни немало заговорщических кружков и групп, помышлявших о дворцовом перевороте. По многим намекам и высказываниям я мог догадываться, что к заговорщикам против последнего царя или по крайней мере к людям, сочувствующим заговору, принадлежат даже такие видные генералы, как Алексеев, Брусилов и Рузский» .

В итоге, вместо того, чтобы защитить своего Императора и направить имевшиеся в его распоряжении силы для подавления вспыхнувшей революции, Рузский, забыв о присяге, активно посодействовал ее торжеству. А между тем, если верить генералу А.С. Лукомскому, Николай II, не чувствуя «твердой опоры в своем начальнике штаба генерале Алексееве», «надеялся найти более твердую опору в лице генерала Рузского». От генерала, таким образом, зависело очень многое. Как справедливо отмечает Г.М. Катков, «Государь был вправе ждать, что главнокомандующий Северным фронтом первым делом спросит, какие будут приказания» . Но Рузский, по свидетельству дежурного флигель-адъютанта полковника А.А. Мордвинова, вместо того, чтобы поддержать Царя, бывшего к тому же Верховным главнокомандующим, повел себя совсем иначе: «Теперь уже трудно что-нибудь сделать, ‒ с раздраженной досадой говорил Рузский, ‒ давно настаивали на реформах, которые вся страна требовала... не слушались... теперь придется, быть может, сдаваться на милость победителя» . Контр-адмирал А.Д. Бубнов писал о Рузском: «Этот болезненный, слабовольный и всегда мрачно настроенный генерал нарисовал Государю самую безотрадную картину положения в столице и выразил опасения за дух войск своего фронта по причине его близости к охваченной революцией столице...» .

Состоявший при министре Двора барон Р.А. фон Штакельберг, находившийся в эти дни в царском в поезде, отмечал в своих воспоминаниях: «Я твердо убежден, что действия, и поведение Рузского в эти исторические дни имели большие последствия на дальнейшее развитие событий. Чтобы иметь правильное представление о событиях и роли в них Рузского с момента нашего прибытия во Псков надо было точно знать содержание переговоров Рузского в эту ночь с Родзянкой, Алексеевым и другими командующими фронтами. К сожалению, это останется тайной Рузского, тайной, которая ляжет вечным проклятием на его совести. (...) Его поведение внушало нам большое недоверие. Опираясь на Родзянко и прочих своих товарищей единомышленников, он принудил Государя дать согласие на отречение от Престола. Мы не могли отделаться от чувства, что Царь находится в руках предателей» .

В роковой для монархии день, 2 марта 1917 года командующий Северо-Западным фронтом генерал Н.В. Рузский, по словам министра Двора Ф.Б. Фредерикса, оказывал на Царя явное давление: «...Государь колебался и противился, (...) подпись под отречением была у него вырвана насильно грубым обращением с ним генерала Рузского, схватившего его за руку и, держа свою руку на манифесте об отречении, грубо ему повторявшего: "Подпишите, подпишите же. Разве вы не видите, что вам ничего другого не остается делать. Если вы не подпишете, ‒ я не отвечаю за вашу жизнь". ‒ Я попробовал вмешаться, ‒ рассказывал Фредерикс, ‒ но Рузский мне нагло заметил: "Я не с вами разговариваю. Вам больше нет здесь места. Царь должен был бы давно окружить себя русскими людьми, а не остзейскими баронами"» . По свидетельству Штакельберга, в тот момент, когда депутат А.И. Гучков, приехавший к Императору, стал настаивать на том, что в сложившихся условиях отречение неизбежно, «Рузский имел бестактность, перед тем как Государь имел возможность высказаться, заявить: "Это уже случилось"» . Сам же Рузский так трактовал свою роль в отречении Государя: «Я убедил его отречься от престола в тот момент, когда для него самого ясна стала неисправимость положения» .

В этот день Император Николай II записал в своем дневнике следующие строки: «Утром пришел Рузский и прочел свой длиннейший разговор по аппарату с Родзянко. По его словам, положение в Петрограде таково, что теперь министерство из Думы будто бессильно что-либо сделать, так как с ним борется социал-демократическая партия в лице рабочего комитета. Нужно мое отречение. Рузский передал этот разговор в ставку, а Алексеев всем главнокомандующим. К 2 1/2 ч. пришли ответы от всех. Суть та, что во имя спасения России и удержания армии на фронте в спокойствии, нужно решиться на этот шаг. Я согласился. Из ставки прислали проект манифеста. Вечером из Петрограда прибыли Гучков и Шульгин, с которыми я переговорил и передал им подписанный и переделанный манифест. В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом измена и трусость и обман!»

«Имя Рузский , ‒ заключал Штакельберг, ‒ будет во всем мире символом измены русских генералов, русских дворян, русских солдат и всех слоев русского народа своему Императору» . Позже рассказывали, что Государь, находясь под арестом, так отозвался о Рузском: «Бог не оставляет меня, Он дает мне силы простить всех моих врагов и мучителей, но я не могу победить себя еще в одном: генерал-адъютанта Рузского я простить не могу!»

Изменивший своему Императору генерал Рузский быстро сошел с исторической сцены. Воспользоваться плодами революции и, тем более, стать ее «героем», ему не довелось. Уже 25 апреля 1917 года он потерял пост главнокомандующего фронтом и уехал в Кисловодск. «Даже умный и образованный Рузский наивно полагал, что достаточно Николаю II отречься, и поднятые революцией народные массы сразу же успокоятся, а в армии воцарятся прежние порядки, ‒ вспоминал перешедший на сторону большевиков генерал Бонч-Бруевич. ‒ Поняв, что желаемое "успокоение" не придет, Рузский растерялся. Интерес к военной службе, которой генерал обычно не только дорожил, но и жил, ‒ пропал. Появился несвойственный Николаю Владимировичу пессимизм, постоянное ожидание чего-то худшего, неверие в то, что все "перемелется ‒ и мука будет". ...Рузский, насколько я знаю, не собирался после февральского переворота ловить рыбку в мутной воде и лезть в доморощенные Бонапарты. (...) Рузский не помышлял о контрреволюционном перевороте и не собирался участвовать в заговорах, в которые его охотно бы вовлекли. Однако хотя к царской фамилии он относился в общем отрицательно, ни широты кругозора, ни воли для того, чтобы сломать свою жизнь и пойти честно служить революции, у него не хватило. Он сделал, впрочем, попытку заявить о своей готовности служить новому строю. Почему-то он выбрал для этого такой необычный способ, как телеграмму, адресованную моему брату Владимиру Дмитриевичу (видному большевику. ‒ А.И .), связанному с Центральным Исполнительным Комитетом, но никакого отношения к Временному правительству не имевшему. Возможно, что не раз слыша от меня о моем брате, Рузский и решил обратиться к нему. Являвшегося в это время военным министром московского промышленника и домовладельца Гучкова он не выносил и считал, что тот губит армию. Телеграмма Рузского была напечатана в "Известиях Петербургского Совета рабочих и солдатских депутатов", но на этом и закончилась попытка Николая Владимировича определить свое дальнейшее поведение» .

Буквально сразу же после объявления большевиками красного террора, 11 сентября 1918 года, находившийся на лечении в Ессентуках генерал был арестован. После того, как Рузский отклонил предложение возглавить части Красной армии, 19 октября 1918 года он, в числе прочих заложников, был казнен на Пятигорском кладбище. Как показал белым один из свидетелей казни Рузского, убит он был чекистом Г.А. Атарбековым. «Рузского я зарубил сам, ‒ говорил Атарбеков, ‒ после того, как он на мой вопрос, признает ли он теперь великую российскую революцию, ответил: "Я вижу лишь один великий разбой". "Я ударил, ‒ продолжал Атарбеков, ‒ Рузского вот этим самым кинжалом (при этом Атарбеков показал бывший на нем черкесский кинжал) по руке, а вторым ударом по шее"» ...

Таким образом, сыграв одну из ключевых ролей в торжестве революции, генерал Рузский вскоре стал одной из ее многочисленных жертв, успев незадолго до своей трагической смерти воочию увидеть реальные плоды, которые принес стране организованный при его активном участии государственный переворот.

Подготовил Андрей Иванов , доктор исторических наук